Яна Жемойтелите - Хороша была Танюша

— Я знала Таню. Мы вместе учились в университете, и в том альбоме есть фотография нашей студенческой группы…

Сергей длинно выругался:

— Твою ж мать! Это не город, а одна большая постель.

— Я предупредила, что плохая девочка.

— И ты с самого начала…

— Я думала, что Таня погибла из-за тебя. Что она слишком тебя любила.

— А теперь что думаешь?

Я замолчала. У меня иссякли всякие мысли, и внутри воцарилась полная пустота. Угли в камине обдавали жаром. Я чувствовала, что у меня покраснели щеки, но не от камина, а оттого, что мне впервые за много лет стало за себя стыдно.

— Таня любила моего отца, — сказал Сергей. — Поэтому ее альбом оказался здесь. Отец не расставался с ним до конца. Об этом мне сказала прислуга, которую я уволил.

— Прости меня, — наконец произнесла я. — Я нагло залезла в твою жизнь.

Сергей глубоко и шумно вздохнул, как будто выпустил на волю застрявшую внутри боль.

— Знаешь, со вчерашнего дня больше всего на свете я боялся потерять тебя. Это сложно объяснить, но что-то такое накатило именно вчера, и я подумал, что через день уеду отсюда навсегда, оборву последнюю нить, которая связывала меня с самим собой, с моей потерянной жизнью. Не с кем будет даже поговорить об этом. Там, в Латвии, кто будет слушать меня?

И что же, этому человеку я собиралась мстить? Зачем, если он и так наказан своей нынешней жизнью, в которой он всего-навсего отец гражданина. А этот гражданин хороший даже не понимает языка, на котором отец хочет ему что-то сказать. И жена его Лайма высохла, как вобла, на скудном балтийском солнце. И вот, закрывшись в спальне на два замка, она считает деньги, вырученные за кильку в томате, и складывает их в тугие кошельки. А мужу выдает только на булавки и еще требует обеспечить себестоимость. Эх, Серега, Серега.

— Пожалуйста, скажи, что все еще любишь меня, — Сергей опустился на пол рядом с моим креслом и положил голову мне на колени. Мне даже показалось, что он плачет.

— Я тебя люблю, это правда, — я погладила его жесткий седой ежик. — Как же это все-таки странно, что все прошло, все умерли, а мы с тобой до сих пор живем.

Притихший было дождь за окном припустил с новой силой — так рондо простейшей сонаты переходит в стремительное, напористое скерцо, и остается только разработать финал. А там и дождь пройдет.

Когда-нибудь все пройдет. И ничего не останется после нас и даже после любви, как ничего не остается от желтых, красных, оранжевых листьев, которые ярко вспыхивают на земле, прежде чем умереть. Все минует бесследно. Но пока осень дразнит, она щедра на краски и плоды, успевшие вызреть за короткое лето, и нужно поторопиться, насытиться этой облетающей красотой, чтобы перетерпеть безмолвие долгой зимы, свирепой, безжалостной, бесчувственной и в этом подобной боли, ведь когда есть боль, отключаются все чувства, кроме страдания.

Автобус уходил в город от самого аэропорта, но когда самолет взлетел и гул его отозвался внутри пронзительным одиночеством, мне захотелось немного пройтись вдоль кромки леса и озера с песчаным пляжем, усаженным редкими соснами. Озеро лежало недвижимо, мертвая свинцовая вода затягивала в себя небо, самолет, скользящий под самыми облаками, далекие дымки и сосны, подпирающие кронами зыбкую хлябь.

Был такой художник Чюрленис, если бы он видел все это, наверняка написал бы сонату сосен, натянутых, как струны гигантской арфы, и звенящих на осеннем ветру.

Редкие машины обгоняли меня на шоссе, лес излучал глубокое спокойствие, нарушаемое только возгласами дневных птиц. Но и те таились в чащобе, кроме сорок, которые болтали о чем-то своем на полуголой березе возле самой обочины, красуясь нарядным опереньем. Интересно, как чувствуют себя по осени птицы, те, которые не улетают на юг, а остаются зимовать в родных краях. Как готовятся к зиме? Рассказывают ли потомству о грядущей бескормице, учат ли находить мерзлые ягоды?.. Наверное, у них есть своя мифология и своя Мать-сорока, которая однажды слетала за край земли и принесла на хвосте легенду о царстве льда Нифльхейм к северу от бездны Гинунгагап. Теперь все сороки знают, что туда лучше не залетать.

Я была уверена, что беспокойный стрекот сорок, которые обнаружили меня на окраине леса, слышат не только другие птицы, но и волки, медведи, зайцы и лисы. А это означало, что сейчас все они в панике удирают в самую чащу, только чтобы не встречаться со мной, Соней Крейслер, хотя я давно уже безобидное существо. Еще я знала, что если все время идти вдоль воды, рано или поздно она приведет к людям. Но сейчас мне казалось, что люди живут где-то очень далеко и мне добираться к ним вдоль воды еще до позднего вечера.