Яна Жемойтелите - Хороша была Танюша

— Их до сих пор выпускают?

— Ну выпускают же до сих пор кильку в томате. Хотя теперь это что-то вроде деликатеса, а «Мишка на севере» — просто конфетки к чаю, — я намеренно попыталась вернуться к ностальгическим воспоминаниям. Меня терзал вопрос, почему же Петр Андреевич спрятал завещание в Танин фотоальбом.

— Кстати, а ты не хочешь пожить в моем доме в мое отсутствие? Я все равно его продам, но будет спокойнее, если здесь останется живая душа.

— Присматривать за котом?

— Да наврал я про кота! У отца вроде и был какой-то кот, но пропал, как только отец умер. Ты разве сразу не поняла этот мой трюк?

— Поняла. Просто подыграла.

— А «Мишку на севере» я тебе обязательно куплю. И вообще куплю все, что ты только захочешь, в любом количестве.

Ну вот и дождалась, хотя я вроде бы ничего не просила, кроме обычных конфеток. Однако мужчины склонны обобщать. Как пишут сетевые пособия по вымогательству, если вы ничего не просите у своего мужчины, вы убиваете его мужской потенциал. Мужчины хотят быть нужными! Хотят дарить подарки! Нет, еще в поселке Кестеньга я поняла, что тело и душу можно тихонько продавать за подарки и что это даже приятно. Впрочем, подоплека фандрайзинга, то есть создания личного резервного фонда, то есть попросту попрошайничества, по-моему, гораздо глубже. Ну что такое «мужчины хотят быть нужными»? Картинку на стенку прибил — уже нужен. В желании тратить на женщин свои кровные явно есть доля мазохизма. То есть ему сначала приходится вкалывать, вкалывать, вкалывать, а потом взять и спустить все до копейки на шубу для какой-нибудь фри. Проблему скрытого мазохизма мой муж, например, объяснял следующим образом. Когда мама лупит по попе маленького мальчика, это означает, что она его любит. И мальчику потом всю жизнь хочется, чтобы женщины его лупили по попе в переносном смысле, то есть доставляли всякие неприятности, обременяли своими проблемами и т. д. Он, конечно, имел в виду мазохизм в литературе, конкретно Тургенева, который, по его убеждению, был мазохист. Наверное, мой муж в чем-то был прав.

— Вообще-то я самостоятельная женщина, — ответила я на его предложение противной гламурной фразой.

— Ну так это ты раньше была самостоятельная, а теперь у тебя есть я.

«Надолго ли?» — в голове крутился вопросик.

— А что касается пожить в твоем доме, так мне свою квартиру приходится караулить, в ней много чего ценного есть, — я ответила честно, хотя тут же поймала себя за язык. Может, и не стоило выдавать кое-что.

— Норковые шубы?

— Нет, зачем же. Норок мне всегда было жалко, они забавные и ласковые зверьки. Потом, понравилась же я тебе без всякой шубы.

— Резонно. Но тогда что?

— Голландцы. Шесть работ семнадцатого века. Может, они и не такие ценные на мировом рынке, но все равно старина.

— Голландцы?

— Голландцы.

— Откуда они у тебя?

— Наследство мужа, как и моя квартира. Он кое-что ценное мне оставил и при этом не прятал завещание в ящик.

— Нашла по ком реветь. Это же просто крысы!

Шаша, устроившись возле печки, вспарывал охотничьим ножом брюшко мертвой ондатре. Рядом валялись еще три мохнатых тельца с чешуйчатыми хвостами. Я не могла сдержать слез, мне было очень жаль зверьков.

— Ондатра — первая сволочь, — приговаривал Шаша. — Она по весне из своей норы детенышей выгоняет нах, а если кто уходить не хочет — сама загрызет и съест!

Нож, который Шаша называл по традиции puukko, достался ему от отца, а тому вроде бы от деда. Это был настоящий охотничий нож с деревянной рукояткой и коротким прямым клинком, с которым Шаша не расставался. Нож в берестяном футляре висел у него на поясе и не раз спасал от зверя в лесу. Шаша умел метнуть puukko так, что нож, перевернувшись в воздухе, вонзался точно в шею врагу и перерезал артерию. Что-то такое случилось, кажется, в Афгане, мне рассказала об этом тетя Оку, именно за этот подвиг Шаша и получил орден. Но сам про свои боевые заслуги молчал и только зверя бил с особой злостью, будто желая взять над ним верх, закрепив за собой территорию, как настоящий матерый самец. В самый лютый мороз Шаша заваривал и пил сушеные мухоморы, которые хранились в особом мешочке на гвоздике возле самой печки. Шаша говорил, что от мухоморов обостряются слух и зрение, а прочие чувства исчезают, то есть «все становится пох», ни мороза не чувствуешь, ни страха. Напившись мухоморов, он с самого ранья отправлялся в лес и непременно возвращался с добычей. Однажды даже притащил во двор некрупного волка, которого подкараулил, забравшись на дерево и метнув нож с высоты. Волка он убил более для острастки — лунными ночами серые пугали округу протяжным надрывным воем, вдобавок за зиму успели загрызть в поселке с десяток собак.