Мэри открыла глаза.
Теперь у нее есть час или, если повезет, два, чтобы ответить на письма, уплатить налоги, поболтать с друзьями, подпитать интеллект, сделать гимнастику, прочесть хорошую книгу, придумать себе быстрый заработок, заняться йогой, сходить к остеопату, стоматологу или просто выспаться. Про сон-то, про сон не забыла? Раньше этим словом назывались длинные периоды бессознательности – огромные глыбы по шесть, восемь, девять часов. Теперь же ей приходилось довольствоваться двадцатью минутами беспокойного отдыха, которые только напоминали, что она окончательно выдохлась и больше ни на что не способна. Прошлой ночью она маялась бессонницей: ее переполнял панический страх, что с Томасом случится беда, если она уснет. Всю ночь она боролась с дремотой, как часовой на посту, которому нельзя спать под страхом смертной казни. Теперь бы ей действительно погрузиться в баламутный, похмельный дневной сон, пропитанный неприятными видениями, но сначала надо прочесть факс от подруги – в знак собственной независимости, которая, казалось, даже менее очевидна, чем Томасова, поскольку мать не может столь же беззаветно и упрямо, как ребенок, проверять ее границы. Салли предупредила, что в факсе только даты и прочая скучная информация о ее грядущем визите в «Сен-Назер», однако в самом конце письма были такие слова: «Вчера я наткнулась на любопытную цитату из Герцена: „Мы думаем, что цель ребенка – совершеннолетие, потому что он делается совершеннолетним, а цель ребенка скорее играть, наслаждаться, быть ребенком. Если смотреть на предел, то цель всего живого – смерть“».
Да-да, она и сама хотела сказать это Патрику, когда у них еще не было Томаса. Патрик был так сосредоточен на том, чтобы сформировать Роберту правильный образ мышления и привить здоровый скептицизм, что иногда забывал просто дать ему поиграть, насладиться собой, побыть ребенком. Томаса он оставил в покое – отчасти потому, что сосредоточился на собственном психологическом выживании, но еще и потому, что тяга Томаса к знаниям превосходила любые родительские амбиции. Перед тем как закрыть глаза, Мэри еще раз взглянула на лицо спящего сына и подумала, что с ним-то ни у кого не возникает сомнений: для покорения мира игра и наслаждение важны не меньше, чем учеба.
– Где мой писюн? – спросил Томас, лежа после купания на голубом полотенце.
– Пропал куда-то! – удивилась Мэри.
– А вот он! – воскликнул Томас, раздвигая ножки.
– Какое счастье.
– И правда, счастье!
Наигравшись в ванне, он совсем не хотел возвращаться в мягкую тюрьму подгузника. Пижаму – страшный знак приближения ночи и сна – нередко приходилось надевать уже после того, как он заснет. Чувствуя мамину спешку, Томас начинал изо всех сил тянуть время.
– Ой! Опять писюн пропал! – крикнул он. – Я очень расстроен.
– Правда?
Мэри вспомнила, как вчера произнесла эту фразу, когда он швырнул на пол стакан и тот разлетелся вдребезги.
– Да, мама, я просто с ума схожу!
– Куда же он мог подеваться?
– Поверить не могу… – Он на секунду умолк, чтобы мама могла по достоинству оценить масштаб бедствия. – Да вот же он! – Томас блистательно изобразил радость, с какой мать находила пропавшее молоко или туфлю.
Он принялся скакать по кровати, а потом рухнул на подушки.
– Осторожно! – Мэри заметила, что он подкатился прямо к железному изголовью.
Как трудно постоянно ждать подвоха, без конца озираться по сторонам в поисках острых углов и твердых предметов, позволять сыну самому испытывать границы своих возможностей! И так хочется прилечь, но сейчас ни в коем случае нельзя показывать Томасу усталость или нетерпение.
– Я – акробат! – выкрикнул Томас и хотел кувыркнуться, но завалился на бок. – Мама, скажи: «Осторожней, обезьянка!»
– Осторожней, обезьянка, – послушно повторила Мэри свою же фразу.
Пора выдавать Томасу режиссерский стул и мегафон. Обычно ему без конца говорят, что делать, а теперь пришел его черед командовать.
Мэри была как выжатый лимон после тяжелого дня и особенно после визита в дом престарелых к Элинор. Она изо всех сил пыталась скрыть свое потрясение при виде ее рта: у Элинор выпали почти все верхние зубы, а те, что уцелели, были похожи на черные сталактиты. Волосы (раньше она мыла их через день) превратились в сальную паклю, прилипшую к бугристому черепу. Когда Мэри наклонилась ее поцеловать, в нос ударила резкая вонь – захотелось потянуться к переносному пеленальному коврику в рюкзаке, но она вовремя решила обуздать свой материнский инстинкт (тем более в присутствии чемпиона по его обузданию).
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу