Ержан Рашев - Человек на балконе

Глубоко внутри такие люди, как я — трагические персонажи масштаба Фолкнера и Достоевского. Помню, когда я учился в американском колледже, один одетый в твидовый пиджак профессор литературы пытался убедить меня в том, что Достоевского не стоит воспринимать всерьез, потому что все его истории «мелодраматичны» и «неправдоподобны». Я тогда постеснялся сказать ему, что пожив в России и Казахстане, ты понимаешь, что Достоевский был настоящим реалистом, если не журналистом. Наши жизни абсолютно так же мелодраматичны и неправдопобны, как в его книгах. Зря я тогда ему этого не сказал. Теперь вот жалею об этом.

Короче, не мудрено, что я автоматически вызываю лютую ненависть многих окружающих меня людей. Они глядят на меня и пальчиками трясут — мол, вот этот долбоеб, смотрите на него и не будьте такими, как он. Да разве знают они обо всех моих невероятных наблюдениях и кошмарных опытах! Как по Нью-Йорку бродил в жгучем зимнем ветру одинокий, как в степных широтах Казахстана пропадал, как тонул в море Средиземном, как изнемогал и обессиливал. Не знают, нет. И хули звали меня тогда, если я не имею права на свою интонацию? Что, не нравятся вам мои нехорошие, неуютные поступки и речи? Жопа у вас от негодования трескается? Fuck you! Неистово! Лучше уж одиноким волком, чем с вами. И лучше под группу Radiohead, чем под ваши одобрительные возгласы, потому что в Radiohead больше правды про нашу жизнь, чем в «Казправде», «Хабаре» и во всей вместе взятой тухлой современной казахской музыке.

Но ведь есть еще и те, кому я нравлюсь! Их мало, но они есть! Были же девочки и леди, которые искренне и страстно меня любили, да и сейчас любят, в этом я уверен, ибо сужу по их откровенным письмам и сердечным словам, надрывам. Не могут же они любить за один только хуй. Я плохой, я нервный, я недобрый, я много думаю об ужасах космоса и мало думаю о реальности, я приготовил себе хреновое будущее, я кончу плохо и в жутких муках, но я горжусь и наслаждаюсь этим. И уверен, что я лучше их всех — и узких домашних поэтов, и жопастых рабочих и всяких там псевдобунтарей. В любом случае, хоть я и мечтатель, но, по крайней мере, не озябший молодой человек, собирающийся спрыгнуть с моста, в кулаках моих еще есть сила и сердце бьется, и голова пашет. И все это на фоне тревожного алматинского неба — и в этом есть своя красота.

Еще я люблю, сидя на балконе, наблюдать за жителями этого города. Они очень интересные, эти жители. Где-то на уровне подсознания я прозвал их «живущие в дымке». Дело в том, что пространство между ними плотно обволакивает завеса из выхлопных газов автомобилей и недосказанных эмоций. Жители города, в котором я обитаю, существуют в дымной атмосфере, они едят, курят и совокупляются именно в ней. Среди плотной завесы смога они пытаются взлететь как можно выше. У некоторых почему-то получается лучше, чем у других. Особенно хорошо это заметно, если в ясный праздничный понедельник вы заберетесь на вершину плотины среди покрытых свежим снегом гор и устремите свой взгляд вниз по течению речки, что совершает неведомый путь в самое сердце людского поселения. Этот город накрывает темное облако. И нам приходится в нем жить. Об этом и речь.

Когда я вернулся в Казахстан, я увидел свежим взглядом иностранца, что в «живущих в дымке» есть много от других народов. Безусловно, в них много русского. Это очевидно, учитывая историю последних ста лет. Язык, культура, телевидение, музыка и кино, водка на свадебных торжествах и советская архитектура городов. В их квартирах, однако, очень много турецкого. Неумеренное обилие мусульманских ковров, штор и тусклых абажуров безошибочно выдают в их жилищах турецкий колорит. В них также очень много китайского (и не только во внешнем облике) — достаточно посмотреть на их безобразные, грязные рынки и барахолки, как будто импортированные из Урумчи.

Ровно без двадцати девять на перекрестке Фурманова-Курмангазы люди-рабы стремятся на встречу с другими людьми-рабами, и гудят из всех своих клаксонов, и вскипают, и горячатся. Одинокий регулировщик указывает людям-рабам их путь, изредка теряя терпение. Сорок рабочих часов в неделю, обед с часу до двух, поздравления и цветы на день рождения. А в это время в небе уже зардела невероятных размеров гроза. И ей, грозе, нет совершенно никакого дела до того, кто из этих людей-рабов, сидящих в бархатных салонах, убийца.