Булат Ханов - Непостоянные величины [СИ]

— И этот баланду разводит, — заключил бывший зэк. — Ты только не сердись, будто Саня опять цепляется. Я ведь дело говорю. По книжкам ты жизни не научишься.

— Я читаю не для того, чтобы научиться жизни.

Роман пожалел, что вместо Стивенсона не назвал Олдингтона, Хемингуэя или Ремарка.

— А для чего?

— Для расширения кругозора, для удовольствия.

Сосед хмыкнул.

— Тогда жизни откуда учишься?

— Методом проб и ошибок, — сказал Роман, заставляя себя улыбнуться.

— И все? Родители чему учат? С друзьями о чем общаетесь?

Роман сидел как на иголках с ополовиненным стаканом вина.

— Воды в рот набрал? — произнес Саня с ожесточением. — Думаешь, я тебя гружу? Если бы собирался, давно бы загрузил. Так о чем с друзьями общаетесь?

Роман оторопел и мечтал лишь о том, чтобы поскорей сбежать отсюда.

— Что мне ответить? — выдавил он.

— Я за тебя голову ломать должен? — вспылил сосед. — Значит, я отвечу, а ты кивнешь благодарненько. Так выходит?

— Я не это имел в виду…

— А что ты имел? Думаешь, как бы побыстрей от меня отвязаться. Навидались таких, хватит. Когда такие, как ты, заваливаются в хату, сразу на шконку прыгают. Дескать, я сам по себе, с вами мне западло общаться.

Роман опустил взгляд в стол.

— Глазки подними! Я перед тобой. Не надо меня бояться. Я тебя не бил, не оскорблял. Бочку не катил. А ты вот меня презираешь. Зло копишь на человека. Не по понятиям это.

Последние слова Саня растянул. Ожесточенность пропала, сохранилась лишь легкая укоризна.

— О чем бы мы ни спорили, каждый остается при своем мнении, — сказал студент. — Опыт у всех разный, и правда тоже разная.

Роман с отвращением к себе отметил, как тих его голос. Чуть убавить, и понадобится микрофон.

— Вот как? Разная правда, значит? Что ж, поживем — увидим. Обязательно увидим.

Три дня Роман не мог сосредоточить внимание на простейших вещах. Тарелки разбивались, сахар рассыпался, строки в конспектах лекций наползали друг на друга. Немного погодя наступило осознание, что бывший зэк разыграл спектакль. И распахнутость вначале, и вспышка гнева, и неожиданное успокоение в конце — все было срежиссировано. Повод для встречи сосед избрал удачный, когда и отказать неловко. Именины все-таки.

«Я не это имел в виду», «Я не презираю», «Каждый остается при своем мнении», «Правда у всех разная». Сплошные оправдания и избитые выражения. Да уж, достойная реакция.

Два в неделю физкультурных занятия в университете Роман дополнил домашними тренировками с папиными гантелями. Студент купил гейнер и разработал индивидуальную программу. Мышцы увеличились, но уверенности не прибавилось. Худосочного Саню Роман зашиб бы и без гейнеров и гантелей, если б только осмелился.

Это как ситуация со слоном и дрессировщиком. Физическая сила определяла малое.

В поисках сведений о тюрьме и блатных Роман прочитал «Очерки преступного мира» Шаламова и накопал множество информации на сайтах с воровской тематикой. По словам классика, блатные не люди, а расчеловеченные сущности, способные на безграничную подлость, и представления о морали у них извращены и обезображены. В Интернете предупреждали ни в коем случае не принимать правила, навязанные вором. Писали, что в разговоре с ним главная роль отводится битве взглядов и интонаций. Бить вора нельзя, как и нельзя ему грубить.

Как ни крути, Роман повсюду оказывался в проигрыше. Требовалось быть тактичным и одновременно гнуть свою линию; держаться независимо, но не допускать и намека на дерзость.

Встретив Романа в следующий раз на лестнице, Саня потушил окурок и бросил раздраженно:

— Что ты меня боишься-то? Я тебе добра желаю.

В эту секунду Роман мечтал, чтобы урку заточили в тюрьму или чтобы он умер от рака горла или легких.

Плечо с Богородицей привиделось в кошмаре. Роман не мог взять в толк, как вера в Бога сочетается с бандитским образом жизни, и для ответа обратился к Новому Завету. И ужаснулся. Мир, изображенный в Священном Писании, выстраивался в пирамиду с беспринципным чудовищем на вершине. Если Бог и нуждался в чем-то, то в покорности и раболепии, первым делом карая не насильников и воров, а тех, кто колебался или отрекался. Сын Божий, посланный Отцом на верную погибель, бесцеремонно вторгался в жизнь простого люда, дышащего так, как ему дозволяли прокураторы и императоры, и огульно обвинял его в бесчестии. В речи Иисуса проскальзывала нетерпимость, свойственная и Сане. «Почему вы не понимаете речи Моей?» — утверждал Христос и обьявлял слушавших детьми дьявола.