Яков Липкович - Три повести о любви

Все-таки оставалось главное — ее л ю б о в ь…

В перерыве Ипатова в одном из коридоров поймала профорг группы. Ее затылок был вровень с его последним ребром. И вот этот детеныш, эта пигалица, эта малявка с неумолимой строгостью глазела на него из-под своих коротеньких ресничек. Надеть бы на нее школьную форму с передничком и отправить обратно учиться в седьмой или восьмой класс. Но хватке и воле этого ребенка могли бы позавидовать и взрослые. Тоном человека, сознающего свою власть и не последнее место в студенческой иерархии, она принялась отчитывать Ипатова:

«Костя, нас очень тревожит твое поведение и учеба. Мы думали, что будешь для всех положительным примером, а ты не только пропускаешь занятия и опаздываешь, но и учиться стал хуже. Как раньше хорошо отзывалась о тебе немка, а теперь и она говорит, что не узнает тебя. А сегодня? По столам вдруг стал бегать!»

«По скамейкам», — поправил Ипатов.

«Ну, по скамейкам, какая разница? Как дурачок какой-то!»

«А это уж не тебе судить!» — обиделся Ипатов.

«Ты думаешь, если ты воевал, то и спросить с тебя некому? Есть кому, можешь не сомневаться! В конце концов, ты своим поведением позоришь своих павших товарищей!»

«Ну, знаешь!» — растерялся Ипатов.

«Ты должен за них учиться!..»

«Катись ты знаешь куда?» — вспыхнул Ипатов и, круто повернувшись, пошел прочь.

Она что-то пропищала ему вслед, но он даже не обернулся.

У самой аудитории его догнал Валька Дутов:

«Ты чего не откликаешься?»

«Не слышал: такой галдеж!» — ответил Ипатов.

«На, держи свои конспекты!» — Валька положил портфель на свое острое колено и достал из него пачку тетрадей.

Ипатов взял:

«Я тебе их через несколько дней верну!»

«Думаешь, она за несколько дней перепишет?» — насмешливо проговорил Валька.

«Все-то ты знаешь!» — буркнул Ипатов.

«Все, кроме немецких неправильных глаголов!»

«Садись рядом, подскажу!» — пожалел друга Ипатов.

«Заметано!» — радостно ответил Валька, предупредительно распахнув перед Платовым дверь в аудиторию.

Однако ни Ипатову, ни Вальке, как, впрочем, и остальным студентам их группы, знание немецких неправильных глаголов на этот раз не потребовалось. После томительного десятиминутного ожидания преподавательницы кто-то из ребят сбегал в деканат и вернулся оттуда с радостной новостью, что семинара не будет: заболела немка.

Сквозь шум и гам пробился тоненький голосок профоргши, оповестившей, чтобы никто не расходился: есть необходимость провести собрание группы. Ипатов вызывающе зевнул. Его лишь интересовало, одного ли «детеныша» осенило поставить вопрос о нем или же вместе с другими «углами»?

Кто-то стал возражать: не сходить ли лучше в кино?

Но не прошло и минуты, как усмиренная «детенышем» группа притихла и приготовилась слушать.

Начала «детеныш» издалека:

«В то время как вся страна, весь народ и т. д. и т. п. … некоторые студенты забывают о своих основных обязанностях…»

«Может, умолчит?» — с надеждой подумал Ипатов, которому не хотелось, чтобы его имя трепали по таким пустякам.

Нет, не умолчала. Назвала его, Вальку и еще одну девчонку, ту самую Тихонову, которая собирала взносы на «Общество Красного Креста и Красного Полумесяца», — оказывается, она эту работу должна была сделать месяц назад. Об Ипатове профорг повторила все слово в слово. Даже не преминула сказать, что он ведет себя как мальчишка, а не как бывший фронтовик.

А под конец добавила:

«Я только напомнила Косте, что его долг учиться и за себя, и за погибших товарищей, которые лишены такой возможности, так он почему-то рассердился и чуть ли не покрыл меня матом!»

Собрание возмущенно загалдело.

«Неправда! — крикнул Ипатов. — Я сказал: катись ты знаешь куда?»

«Это то же самое!» — бросил комсорг (не тот, что ездил потом с ним на Песочную к Вальке, а другой, их за пять лет сменилось немало).

«Брось, Ипатов, придуриваться! — заметил староста (тоже фронтовик и потому, как казалось Ипатову, свой в доску). — Обругал человека ни за что ни про что. Лучше бы извинился!»

«Ребята! — взмолился Ипатов, — Неужели вы не понимаете, что есть предел даже политической демагогии? Что нельзя — нельзя, понимаете? — спекулировать на таких вещах? Я понимаю, это имело бы еще смысл, если бы наша учеба могла хоть на мгновение вернуть погибшим жизнь. А так? Неужели до тебя это не доходит?» — повернулся он к «детенышу».

«Ты думаешь, что ты самый умный!» — сердито пискнула она.