Яков Липкович - Три повести о любви

— Откройте, не бойтесь! — почти взмолился Ипатов.

— Кто там? — чуть ли не криком отозвался испуганный старушечий голос.

— Слышите? У меня очень болит сердце. У вас не найдется чего-нибудь сосудорасширяющего? — прямо с главного начал Ипатов.

— Кто там? — голос старухи звучал все так же испуганно и недоверчиво.

— Понимаете, я пришел к вашим соседям и не застал их дома. — Так было, кажется, правдоподобнее. — А пока поднимался…

— Кто там? — уже в третий раз выкрикнула старуха.

А вдруг она не слышит через дверь его ответов? Чушь собачья! Ведь он же слышит ее хорошо. И не глухая, наверно, потому что настойчиво добивается у него, кто он.

— Ну я же вам объясняю, — досадливо и жалобно проговорил он. — У меня схватило сердце, а я не взял с собой ни валидола, ни нитроглицерина. Я уверен, что они у вас есть…

— Кто там? — взвизгнула она.

Взъяренный Ипатов заорал:

— Кто? Раскольников! Родион Раскольников! Слыхали такого?

Неизвестная бабушка отпрянула от двери. Вскоре один за другим загремели многочисленные засовы.

Неужели тридцать пять лет этот чертов домина с двумя фасадами терпеливо дожидался его, чтобы все-таки доконать? Господи, что же делать? Ясно одно — надо не звонить во все квартиры подряд, пугая одичавших от одиночества старух, а выбираться на улицу. Там первый же прохожий вызовет «скорую помощь».

Но сперва следует попробовать спуститься до пятого этажа, до которого доходит лифт… Шаг… еще… еще… не спеша… осторожно… осторожно…

Не то турки, не то греки полумесяцем сидели напротив Светланы и, поблескивая своими черными, как южная ночь, глазищами, что-то ей вкручивали. Вернее, вкручивал один из них — самый толстый и самый представительный. Другой, который развалился в кресле отсутствующего Ипатова, лишь вставлял в разговор отдельные словечки. Третий был очень похож на первого, только представлял собой как бы его уменьшенный и омоложенный вариант. Он обгладывал не то куриные, не то бараньи косточки и в упор смотрел на Светлану, которая с немалым интересом слушала разглагольствования старшего из иностранцев. Когда Ипатов подошел, она подчеркнуто-удивленно и холодно взглянула на него, но ничего не сказала. Толстяк на плохом русском языке с игривой учтивостью досказал мысль:

«…У нас на родине говорят: для любимая девушка, — и он отрезал ножом кусок мяса, — даже индус будет кушать говядина».

На тонком лице Светланы снова заиграла светская улыбка.

Ипатов шагнул ко второму не то турку, не то греку и дотронулся до его плеча. Тот резко обернулся.

«Это мое место!» — сказал Ипатов.

Толстяк кивком большой, по-восточному породистой головы поднял своего спутника, и тот послушно пересел в соседнее кресло.

Ипатов сел рядом со Светланой.

«Я вижу, ты не скучаешь?» — негромко сказал он.

«Да, не скучаю!» — с вызовом ответила она.

Что ж, этого следовало ожидать. Хорош же он сейчас в ее глазах: целый час шлялся неизвестно где, оставив одну среди пьяного, липнущего к ней мужичья.

«Честное слово, я не виноват, что так получилось, — положив руку на спинку ее кресла, жалобно оправдывался он. — Неудобно говорить при посторонних… Я потом расскажу…»

«Можешь не трудиться!» — ответила она.

«Понимаешь, какая произошла история…» — бойко, как будто и не было никакой размолвки между ними, начал Ипатов.

«Прости, но мне это неинтересно», — перебила она.

«Ты всерьез?» — упавшим голосом спросил он.

«Да, всерьез!» — подтвердила она.

Кровь бросилась ему в голову:

«Тогда, может быть, я здесь лишний?»

«Тебе виднее», — пожала она плечами.

Все три не то турка, не то грека вежливо и терпеливо дожидались конца пикировки. Под их невозмутимыми, а на самом деле — насмешливыми взглядами Ипатов чувствовал себя как на сковородке.

Взбешенный очередным и на этот раз, наверно, самым сильным щелчком по носу, Ипатов уже не мог остановиться.

«Товарищ!» — крикнул он официанту, не спускавшему с их столика настороженного взгляда.

Тот сразу подошел.

«Сколько с меня? — спросил Ипатов и добавил: — За двоих!»

«Я сама за себя расплачусь!» — сухо заметила Светлана.

Официант выжидательно посмотрел на Ипатова.

«Сколько с меня за двоих?» — повторил тот.

Официант вырвал из блокнота листок и положил на столик. Сто сорок семь рублей! Ипатов вынул из заднего кармана пачку трешек и, оставив себе несколько, остальные отдал официанту. Поднимаясь, едва не опрокинул чью-то недопитую рюмку. Каменно подождал, пока тот пересчитает деньги. Их оказалось больше, чем предполагал Ипатов. Не то на двадцать, не то на тридцать рублей.