Яков Липкович - Три повести о любви

— Доказал.

— О нем пишите только хорошее!

— Артист! — кивнул головой Горячев.

— Да, я был артистом, — неожиданно подхватил Олег Борисович. — Я сыграл двадцать ролей!

— И в кино, говорят, в каком-то снимался, — заметил Горячев, отказываясь от дальнейшей пикировки.

— Кино — ерунда. В кино каждый — актер!

— Мариш! — снова позвал Аркадий: разговор становился все интересней.

Но она даже головы не подняла.

— Запомните, мой друг, — Олег Борисович положил руку на колено Аркадию: — Только театр — колыбель таланта.

— А вы долго были актером?

— Три года! Три лучших года! Но был съеден бездарями.

— Как съеден?

— Как омуль. Раз — и нет! Прекратил свое существование.

— А потом?

Бывший актер покосился на Аркадия и торжественно произнес:

— Пришел к этим славным и простым людям. Как Жан-Жак Руссо. С ними я оттаял душой! Приложился сердцем к этой упоительной и первозданной красоте!

И ни словом о своем официантстве. Как будто его и не было.

Маришка возвращалась, держа перед собой букет из оранжевых цветов. Лицо ее сияло. Еще издалека она крикнула:

— Мальчики, посмотрите, какая прелесть!

Аркадий выжидательно смотрел на жену — ей все в диковинку: и цветы, и камни, и рыбаки.

— Афанасий, как называются эти цветы?

— Саранки! — ответил тот.

— Как?

— Са-ран-ки!

— Почти саранча. Такие красивые и так некрасиво называются, — она даже слегка расстроилась, замедлила шаг.

— Их можно и по-другому назвать.

— Ну и как же?

— Царские кудри.

— Это уже лучше. Даже — хорошо!

Она вытянула из букета золотисто-желтый цветок.

— А это кто?

— Надо поглядеть, — ответил Горячев.

Цветок и впрямь был прекрасен. Его золотисто-желтые лепестки окаймлялись по краю черным бархатом. Из узкого горлышка выглядывали темные бусинки тычинок.

— Знаешь, он рос один, — сказала Маришка мужу. — Один во всем лесу.

— Так уж и один, — усмехнулся Аркадий.

— Нет, правда, я обошла все кругом и больше не нашла!

— А зачем тебе больше? Что бы ты сейчас с ними делала?

— А просто посмотреть на них нельзя?

— Вот черт! — досадливо проговорил Горячев. — Где-то я видел их. И никак намедни. Все поросло ими.

— Ох и красиво, наверно! — протянула Маришка.

— Прямо как ковер… Постой-ка, вроде бы в этом леску! — Горячев даже встал. — Ну да, за теми деревьями.

— Это далеко отсюда? — живо спросила Маришка.

— Да нет, тут рядом.

— Вы покажете мне?

— Можно…

Маришка встала, спросила Аркадия:

— Ты пойдешь?

Аркадий уже готов был сказать «да», как вдруг поймал на себе внимательный взгляд бывшего актера, выражавший откровенное любопытство. Ах вот что у того на уме! И он ответил Маришке, удивленной затянувшимся молчанием:

— Нет, я еще не закончил разговора с Олегом Борисовичем.

— Пойдемте, Афанасий! — сказала она.

И тот с обычной, видимо перенятой у кого-то, обходительностью пропустил ее вперед и двинулся следом.

Олег Борисович подмигнул Аркадию:

— Ох и любят бабы Афоню!

— Что? — Аркадий даже растерялся от неожиданности.

— Вот и ваша знакомая уже неровно дышит к нему.

— Откуда вы взяли? — тоскливо спросил Аркадий.

— Так видно же!

Продолговатое лицо Олега Борисовича блестело от удовольствия. Как будто все женщины, о которых зашла речь, любили не Горячева, а его — бывшего актера и бывшего официанта.

Аркадий быстро отвел взгляд.

И вдруг услышал осторожное:

— А она кто вам, простите? — И на его колено легла рука с толстыми и короткими пальцами.

Теперь ответ мог быть только один. То есть любой, кроме правды.

— Товарищ по работе.

— А я уж было подумал…

— Хороший товарищ!

— Главное — не жена, не любовница и не дама сердца, — и Олег Борисович снова подмигнул.

Аркадий до боли сжал руками колени. Что же делать? Пойти за ними? Сказать, что тоже решил посмотреть цветы? Возможно, они и поверили бы. А вот бывшего официанта уже не обманешь. И сразу об этом узнает вся бригада. Нет, только не это! К тому же он не уверен, что они удалились, чтобы остаться наедине. Уж очень они были спокойны и будничны. Никакого смущения или взволнованности… А может быть, они ни о чем таком и не думают? Просто ходят по поляне, Горячев все так же предупредителен: помогает перепрыгивать через канавки, с насмешливой торжественностью преподносит какой-нибудь редкий цветок.

Олег Борисович между тем не умолкал. Сперва он говорил о какой-то заезжей москвичке, которая по уши влюбилась в красавца бригадира, а потом два лета подряд приезжала тайком от мужа. Затем стал рассказывать об одной местной библиотекарше, ради Афанасия сбежавшей прямо со свадьбы. Речь его была полна умиления и восторгов победами Горячева.