Яков Липкович - Три повести о любви

— Как у вас здесь хорошо, — сказала Таня шоферу. И, положив свою тонкую руку на мою, шепнула мне: — Сейчас можешь идти…

— Подожди, — ответил я. — Сержант, какие планы на будущее?

— Какие планы на будущее? — повторил он. — Жду, может, кто возьмет на буксир.

— А что с машиной?

— Полетел карданный вал.

— Фиють! — присвистнул я. — Так можно просидеть до второго пришествия!

— А чего мне? — пожал плечами шофер. — Тушенка есть… Хлеб есть… Концентраты есть… Махра есть… Газетка тоже, — он показал на ящичек, где среди всякого хлама лежала сложенная гармошкой газета.

— Свежая? — поинтересовался я.

— Была когда-то. Но для самокруток сгодится.

— Вижу, все есть… Не хватает только бандеровцев.

— А для них у меня тоже есть, — он взял с сиденья автомат. — Останутся довольны… С этим — четыре диска!

— Видишь, я в полной безопасности, — повернулась ко мне Таня. — Иди!

Она пробовала хитрить со мной, но ее хитрость была шита белыми нитками.

— Давно стоишь? — спросил я водителя.

— Часа три будет…

— И сколько за это время прошло попуток?

— Да ни одной, — откровенно признался он. — Я тоже удивлен, куда они все подевались?

— Вот так-то, — сказал я Тане.

Чтобы понять друг друга, нам не надо было лишних слов. Я видел, что она ждет не дождется, чтобы я ушел, а сама тут же потихоньку потопает дальше: ведь в тринадцать ноль-ноль у нее кончается увольнительная. Она же поняла, что я раскусил ее и теперь, хоть режь меня на куски, не отступлюсь…

— Нет, все-таки иди, — сказала она в четвертый или пятый раз.

— Никуда я не пойду, пока не посажу тебя на попутку, — ответил я.

— Уже посадил, иди, — все еще противилась она.

— Сержант, мы пойдем, — сказал я и спрыгнул на землю. — Пошли!

— Ну и тип же вы, товарищ Литвин, — вздохнула она и последовала за мной.

— Сержант, мы не прощаемся с тобой, — сказал я шоферу. — Может, еще догонишь нас и подвезешь!

— А вы куда?

— До Рогаток. Там армейский госпиталь.

— Так вам лучше до перекрестка, а там повернуть направо. Дадите небольшого кругаля, зато дорога, как в ЦПКО имени Горького. Уйдет столько же времени.

— А может, ее за ночь тоже так — всмятку? — недоверчиво спросил я.

— Нет, — замотал он головой. — Я тут перед самым вашим приходом все кругом облазил. Дорога что надо!

— А отсюда далеко до перекрестка? — спросила Таня.

— Да километра три будет!

— Всего только?

— Ну, может, чуток поболе…

— Счастливо оставаться! — сказала водителю Таня.

— Всего наилучшего, сержант! — попрощался я.

— А вам счастливого пути! — в свою очередь пожелал нам водитель.

До перекрестка мы шли лесом. Не самым лесом, конечно, а его краем, который прилегал непосредственно к дороге. Здесь также все было разбито и перепахано машинами, объезжавшими главную грязь. Но кое-где попадались сухие места, и мы с Таней, прыгая с кочки на кочку, с валежника на валежник, с пня на пень, за час добрались до поворота. Водитель не обманул нас: дорога, что вела вправо, действительно осталась в стороне от ночных передвижений. Она была почти не тронута машинами: редко-редко где виднелись отпечатки колес и гусениц. Впрочем, танк только сунулся сюда и повернул обратно.

Хотя шагать по такой дороге было одно удовольствие, в целом она производила гнетущее впечатление. Сразу стало темно. Куда-то исчезли просветы, через которые с воли могли проникнуть утренние лучи. Высоко над головой плотно смыкались и тихо шумели кроны деревьев. У самой дороги буйно разросся и близко подступал к колее густой кустарник.

Таня прошла еще немного и остановилась.

— Я считаю, что ты должен вернуться, — категорическим тоном заявила она.

— Это еще почему? — спросил я, не спуская глаз с куста, за которым что-то чернело.

— Потому что машин нет и не будет. Ты что, собираешься провожать меня до госпиталя?

— А почему бы и нет? — ответил я. — Но не беспокойся: я доведу тебя только до начала села и тут же поверну обратно.

— Свалилась я на твою голову…

— Еще не долго терпеть…

— Это ты прав… Пошли!

Я спустился с дороги и обошел куст. На задних ветках висела, зацепившись, большая черная тряпка. Вглядевшись, я узнал немецкий танковый комбинезон или, вернее, то, что когда-то было им.

— Что там? — спросила Таня.

— Остатки эсэсовской формы. Хозяина или наши прикончили, или бандеровцы.

Я поднялся на дорогу.

— Мундир? — полюбопытствовала Таня.