«Сидите, я открою!» — сказала родителям Светлана.
Вернулась она явно смущенной.
«Телеграмма», — ответила Светлана на вопрошающие взгляды. Бланк она держала в руке так, словно не знала, что с ним делать.
«От министра?» — будущий тесть живо потянулся за телеграммой.
«Нет, мне, — сказала Светлана. — Так, от одного чудака!»
«От кого?» — тихо спросил Ипатов у нее, когда она вернулась на свое место за столом.
«Ты не знаешь его, — ответила Светлана, отдавая телеграмму. — Один очень, очень, очень, очень, очень старый знакомый…»
Ипатов развернул бланк, прочел: «Буду завтра. Игорь».
«Игорь? В первый раз слышу…» — ревниво заметил Ипатов.
«В первый и последний, — сказала Светлана и, забрав у него телеграмму, разорвала ее под столом на мелкие клочки. — Выкинешь по дороге…»
Выкинуть-то он выкинул, только это ничего, ровным счетом ничего не изменило. Да и тогдашний ужин в кругу, как полагал Ипатов, будущих близких родственников мало что прояснил в сложившихся отношениях. Никто, кроме Светланы, так и не заговорил о женитьбе, о совместной жизни и т. д. Похоже, родители ее до сих пор не расстались с мыслью, что, может быть, еще пронесет. В конечном счете, все свелось к тому, что обмыли большие адмиральские звезды…
Но Светлана была с ним. А это главное. Как-нибудь проживут и без кровати с голубым балдахином…
Да, уходя, Герц-Шорохов сообщил Ипатову, что в институте со дня на день ожидается приезд московской комиссии, интересующейся вопросами экономии. В связи с этим в кабинетах директора и его заместителей срочно заменили, пока будет работать комиссия, дорогие кожаные кресла (по 500 рублей за штуку) обыкновенными канцелярскими стульями (30 рублей за штуку). И убрали все цветные телевизоры…
В эту ночь Ипатову приснилось, будто к ним в институт приезжает министр. Директор и его заместители в панике. Они основательно побаиваются, как бы им здорово не нагорело за то, что в их служебных кабинетах стоят двуспальные кровати с голубыми балдахинами. Директор приказывает немедленно вынести их в подвал. Приказание выполняется, но, увы, не так быстро, как наяву. Но тут становится известно, что министра задерживают какие-то дела и он не приедет. Сразу же дается команда вернуть кровати на свои места.
Казалось бы, на этом вполне можно было бы поставить точку и проснуться. Между тем сон продолжался, издевательски повторяя все ту же ситуацию.
Когда кровати занесли в кабинеты, снова пронесся слух, что министр управился с делами и не сегодня-завтра приезжает. И снова все сотрудники, включая Ипатова и почему-то Станислава Ивановича, кряхтя и надрываясь, понесли в подвал кровати с голубыми балдахинами…
Сегодня Станислав Иванович выдал такое, что у всех его соседей по палате одновременно от удивления отвисли челюсти. В ответ на Машкину болтовню о том, что с ней в трамвае ехали три негра (один совсем черный, другой посветлее, а третий и вовсе белый, только губы у него с ее ладошку), он вдруг проскрипел:
— Чего им у нас надо, черномазым? Ехали бы в свою Африку!
— А вы, Станислав Иванович, оказывается, расист! — произнес Александр Семенович.
— Мягко сказано, — заметил Ипатов.
— Слышите? Константин Сергеевич считает, что я еще мягко сказал… Вы догадываетесь, что он имел в виду?
— А мне догадываться ни к чему, — буркнул Станислав Иванович. — Говорю, что думаю…
Ипатов и Александр Семенович переглянулись.
— Ведь вы же, — увещевательным тоном продолжал Александр Семенович, — три года на фронте воевали с фашистами, были ранены, много раз награждены. Вы сражались за то, чтобы никогда больше ни один народ не считал себя лучше, умнее другого… И вот сейчас… вы утверждаете нечто противоположное…
— Вы бы поглядели на них, что они в гостиницах вытворяют, — многозначительно сказал Станислав Иванович.
— Ну что они вытворяют? — снова переглянувшись с Ипатовым, безнадежным голосом спросил Александр Семенович.
— Я бы рассказал, да ей ни к чему это знать, — Станислав Иванович кивнул на Машку, следившую за разговором с напряженным, вытянутым лицом.
— «Мочалок» наших водят к себе, что ли? — не обращая внимания на Машку, впрямую осведомился Алеша.
Ипатов вспомнил, что «мочалками» сегодняшняя молодежь называет девушек не очень строгого поведения.
Машка стрельнула глазами в сторону Алеши, и щеки ее покрылись легким румянцем.
Станислав Иванович сердито заявил:
— У нас не положено водить.
— Видите, уже одной претензией меньше, — иронически заметил Александр Семенович.
Читать дальше