Виктор Астафьев - Печальный детектив [litres]

Из отделения не звонили, значит, битые им молодцы никуда не заявляли, перевязались, отсморкались, выпили «микстуры» и спят где-нибудь сном провальным, пьяным, и ничто-то их не мучает, не тревожит, и сердце у них ни о чем и ни об ком не болит.

Лежа на диване, Сошнин протянул руку к телефону и, не зажигая света, на ощупь набрал номер. Ответили вопросом: «Кого надо?» Он сказал кого. Слышно было, как стучали из коридора в стену.

– Привет медицине! У вас телефон сегодня, как часы.

– Не успели трубку оторвать. Как жизнь?

– Восхитительна.

– Что-то случилось?

– Почему ты так решила?

– Иначе бы ты не позвонил. Тебе снова нужно мое утешение? Защита от врагов?

– Да нет. Врагов я уже сокрушил.

– А-а. Вот это уже серьезно. Где? Кого? Сколько?

– Дома. Под лестницей. Троих.

– Медицинскую помощь оказали?

– Не потребовалась.

– Дождешься, мент удалой! Достукаешься! Всадят тебе нож в спину…

В ответ на «мента» он хотел было сказать «примадонна», но сдержался и похвалил сам себя: «Во молодец! Вымуштровали!..»

– Чего жрешь-то?

– Курицу варил. Отец письмо мне прислал.

– Мне тоже. И еще мяса. Свинью они закололи… к Новому году.

Сошнин почувствовал, как она споткнулась, чуть не сказав: «К нашему приезду». Ему бы поддержать «зазвучавшую струну», навстречу человеку двинуться, но он же остряк-самоучка, гордый, современный, ловкий на слово человек.

– Тебе лучше, – сказал и добавил: – Между прочим, отец советует тебя побить.

– Это он вычитал в любимой газете «Сельская жизнь», в серии «Полезные советы». Только подожди, стирку закончу, приберусь, приготовлюсь. Да вот еще остановка – бить-то сделалось нечего. – Лерка перебарывала слезы.

Оба замолкли.

– Если у тебя ничего срочного… Я правда стираю. Светка возле машины.

– Да, да, – спохватился он.

– Чтобы разогнать мерехлюндию, возьми на выходные Светку. Она тебя развлечет. Первоклассница смышленая и современная. Услышала о диких заработках на БАМе и собирается по окончании школы туда. Ее интересует также, где учатся на артисток? С какого класса разрешают носить золотую цепочку и сережки? Сколько раз в жизни случается любовь? Откуда берутся дети? И многое другое, что бесплатно преподается в нашем веселом доме. Боюсь, твоих гонораров не хватит на ее сряду. Ой, я побежала!

– Постой-постой! Светка ко мне, а ты куда?

– Как – куда? На свидание. Сватает меня сосед-бульдозерист. Сердце его ласки просит… он себе подругу жизни ищет. Четыреста в месяц заколачивает…

– Бульдозерист в мазуте, а у тебя должен быть стерильно чистый халат.

– Отмоюсь. Сейчас такая химия… Ой, я правда как на иголках. Светка не сунулась бы в машину. Чрезмерно девица любознательная.

– Тогда до свидания!

– До свидания! Звони, когда будет настроение. Точнее, когда не будет.

– Лады.

– Н-ну, я пошла.

– Н-ну, ты, если что…

– Что «если что»?

– Ладно. Я все понял. Спокойной ночи!

– А тебе наоборот!

– Да, попробую поработать.

– Всякий труд благослови, удача!

– Благодарим. Постой!

– Чего еще?

– Ты тетю Граню давно видела?

– А-а, вон ты о чем? Нет, недавно. Чешет по улице Мира, коробок беремя прет. Она теперь в Доме ребенка работает. Вещички детские собирает.

– Как она туда попала?

– Очень просто. В больнице лежала известная всем Алевтина Ивановна Горячева – заведующая Домом ребенка. Не могла же она не уманить за собой такой кадр.

– М-да-а. Это, значит, тетя Граня барахлишко – побоку, детям в помощь, родители которых пируют на просторах родины чудесной, закаляясь в битвах и труде.

– Всегда так было: кто-то бросает, кто-то подбирает… Ой, побежала я! Надо успеть Светку выкупать и уложить. Должна тебе заметить: изо всех твоих потерь тетя Граня – самая непростительная. И утешений на этот счет не жди.

– Что делать? Значит, жизнь в самом деле серьезнее, чем я думал.

– Ты становишься интеллигентом! Самая это первая отговорка современного интеллигента, чтоб мусорное ведро не выносить… Ой, отпусти, ради Бога! – С этими словами Лерка убежала.

Сошнин долго не клал трубку. И слышался в потемках телефонный зуммер, звук из того, другого, многолюдного, делом, словом и весельем занятого мира.

К нему, к тому, к другому, миру и потянуло Сошнина. Он запер дверь, спустился вниз. Под лестницей мирно спал, уронив пустую бутылку набок, чужой человек.

«О господи! До чего ж надоело!»

На улице подмораживало. Уже не капало, лишь сочилось с крыш, удлинялись четко по желобам шифера прочерченные сосульки, и на конце каждой из них звездочкой мерцала остывающая капля. В небе тоже процарапывались сквозь муть и хмарь кособокие звезды. Яснее светились огни на железнодорожной станции, теснее и дружнее сдвинулись многоэтажные дома города, и лишь по берегу реки фонари все еще плавали желтками в яично-белесом испарении. Холмы, все отчетливей проступавшие за станцией, как всегда, полны были тайной задумчивости и значения, и гуще всюду светились фонари и окна окраинных деревянных поселков.