Виктор Астафьев: Печальный детектив [litres]

Но в современном, торопливом мире муж хочет получить жену в готовом виде, жена опять же – хорошего, лучше бы – очень хорошего, идеального мужа. Современные остряки, сделавшие предметом осмеяния самое святое на земле – семейные узы, измерзавившие древнюю мудрость зубоскальством о плохой женщине, растворенной во всех хороших женах, надо полагать, ведают, что и хороший муж распространен во всех плохих мужчинах. Плохого мужика и плохую женщину зашить бы в мешок и утопить. Просто! Вот как бы до нее, до простоты той, доскрестись на утлом семейном корабле, не менявшемся со дня сотворения мира, шибко рассохшемся, побитом житейскими бурями, потерявшем надежную плавучесть.

«Муж и жена – одна сатана», – вот и вся мудрость, которую ведал Леонид об этом сложном предмете.

«А ну-ка, что у товарища Даля?» Он осторожно начал перелезать через Лерку. Привыкшая спать со Светкой, караулящая ее каждое движение и шевеление, слышащая дыже дыхание своего единственного дитяти, Лерка, не просыпаясь, захлопала рукой рядом.

– Ты чё? – снова спросила сонно и глухо.

– Спи. Спи. Ничего, – снова негромко отозвался Леонид, прикрывая ее простыней. – Я печку подтоплю. Светке холодно.

И он затопил печку, хотя в квартире было нехолодно, посидел возле открытой дверцы, подышал сухим теплом, посмотрел на красиво, на бодро танцующее пламя и отправился к столу, косясь на вольно раскинувшуюся, в волосах себя запутавшую Лерку.

Над письменным столом, когда-то забракованным по дряхлости в технической конторе станции Вейск и безвозмездно отданном тете Лине, прибита полочка для учебников, тетрадей и школьных принадлежностей. Ныне на полочке, шатнувшись к окну, стоят словарь, справочники, любимые книги, сборник стихов и песен. Среди них зеленым светофорным светом горит обложка книги «Пословицы русского народа». «Молодой литератор» и уже испытанный в семейных делах муж открыл толстую книгу на середине. Раздел «Муж – жена» занимал двенадцать широченных книжных страниц – молодая русская нация к прошлому веку накопила уже изрядный опыт по семейным устоям и отразила его в устном творчестве.

«Добрая жена да жирные щи – другого добра не ищи». «Разумно, очень разумно и дельно!» – ухмыльнулся мыслитель из железнодорожного поселка. Но скоро такие откровения пошли, что у него пропала охота просмешничать: «Смерть да жена – богом суждена», «Женитьба есть, а разженитьбы нет», «С кем венчаться, с тем и кончаться», «Птица крыльями сильна, жена мужем красна», «За мужа завалюсь – никого не боюсь».

«Ага! Как же! – не согласился на сей раз с народной мудростью Леонид. – Познакомить бы вас с современной женщиной!» Он непроизвольно покосился на Лерку. «Жена не сапог, с ноги не скинешь». «Что верно, то верно», – длинно выдохнул Сошнин и водворил книгу на место.

И без словаря одних наставлений бабки-покойницы для разумной жизни хватит, порешил он. «Семьи рушатся и бабы с мужиками расходятся отчего? – вопрошала бабка Тутышиха и сама себе давала ответ: – А оттого, что сплят врозь. Дитев и друг дружку не видют неделями – чем им скрепляться? Мы, бывало, с Адамом поцапаемся, когда и подеремся, но муж с женою хотя и бранятся, да под одну шубу ложатся! Ночью-то, бывало, Адамка на меня ручку нечаянно положит, я на ево ножку от жары закину, и, глядишь, замиренье, спокой да согласье в дому…»

«И то правда, – вздохнул Сошнин. – Бабка решала сложные задачи без всяких там дробей – простым, но точным способом».

Леонид постоял среди комнаты, погладил себя по голове. Из-за «гардеропа» начинал просачиваться слабый свет. «Однако гробину эту все же придется рубить на дрова, – погладил он облезлое сооружение. Оно, будто старый пес, шершавым языком цеплялось за пальцы, приятельски покалывало ладонь. – Ничего не поделаешь, друг. Современный быт требует жертв! Ничто новое без жертв у нас не создается и не излаживается», – виновато усмехнулся хозяин четвертой квартиры.

Рассвет сырым, снежным комом вкатывался уже и в кухонное окно, когда насладившийся покоем, среди тихо спящей семьи, с чувством давно ему неведомой уверенности в своих возможностях и силах, без раздражения и тоски в сердце Сошнин прилепился к столу, придерживая его расхлябанное тело руками, чтоб не скрипел и не крякал, потянулся к давней и тоже конторской лампе, шибко изогнул ее шею с железной чашечкой на конце, поместил в пятно света чистый лист бумаги и надолго замер над ним.