Мария Воронова - У тебя есть я

– Ой, всё.

Остаток пути Ямпольская молчала, погрузившись в свои мысли, и только когда он остановился возле ее дома, уже взявшись за ручку, она вдруг резко обернулась к нему и спросила:

– Слушай, я вот думаю, а что это рукописи академика делали на хате Рогачева?

– Хранились, что.

– То есть в пятикомнатной квартире не нашлось места для жалкой стопочки бумаг? Как это? Чай, не зимняя резина!

– Слушай, а ведь и правда…

– Что за необходимость была пихать бумаги любимого папы к старым обоям? Вот чует мое сердце, зря мы их не изъяли, очень зря!

Анжелика вышла из машины, сделала несколько шагов к дому, но тут же вернулась и требовательно постучала в окошечко.

– Чего тебе? – спросил Зиганшин, опустив стекло.

– А ключи?

– Что ключи?

– Ну это же капец как странно! Вот Фрида бы допустила такое, чтобы у тебя были ключи от вашей левой хаты, а у нее – нет?

Зиганшин пожал плечами.

– Ну Фрида ладно, молодая еще, необстрелянная, но про себя могу тебе точно сказать, что, если бы Коля хоть на секунду захотел иметь эксклюзивный доступ в любое из наших помещений, он бы тут же очень сильно об этом пожалел. А если совместить оба фактора? Женщина хранит бесценные автографы своего отца-академика в квартире, от которой у нее и ключей-то нет. А? Каково это?

Он пожал плечами. Наверное, Фрида ничего не сказала бы ему в подобной ситуации, но, с другой стороны, женившись, Зиганшин сделал ей дубликаты всех своих ключей, кроме тех, что от машины, и то только потому, что она не умела водить. От старого папиного гаража только не стал, ну так этот ключ в единственном экземпляре лежал в тумбочке возле входной двери, и Фрида в любую минуту могла его взять. А Рогачев ключи от материнской квартиры носил с собой на общей связке, и жена доступа к ним не имела. И не возмущалась, не требовала. То ли высокие отношения, то ли черт разберет, что такое…

В субботу Фрида огорошила своего мужа известием, что едет в город, а он остается один с детьми. Зиганшин заныл, что лучше он вызовет маму, а сам поработает при жене шофером, но Фрида отмахнулась и, не слушая его стонов, выдала инструкцию по приготовлению смеси для близнецов и показала, в какой кастрюле что лежит.

Вернувшись домой после того, как подбросил жену к автобусу, Зиганшин вдруг заметил, что сильно похолодало. Прозрачный воздух будто звенел от мороза, и казалось, что голубое уже по-весеннему небо в одну секунду может расколоться и рассыпаться ледяными осколками. Шерстинки на высоком вороте его свитера покрылись инеем от дыхания за те несколько минут, что он расчищал дорожку.

Старшая Света строго доложила, что близнецы спят и ничего не случилось.

Юра занимался каким-то школьным, как он солидно выражался, «проектом», а маленькая Света сидела наверху.

Убедившись, что близнецы действительно спят, а старшие дети совершенно не жаждут его общества, Зиганшин поднялся к девочке.

– Ну что, пойдем щеночков смотреть или холодно?

Она молча спрыгнула с кровати.

Он проследил, чтобы Светочка надела кофту и шерстяные носки, и на всякий случай еще перевязал ее крест-накрест шерстяным платком поверх комбинезона и укутал личико своим шарфом.

У Льва Абрамовича в доме стояла страшная стужа.

– Старый хрыч, естественно, не топил, – пробормотал Зиганшин себе под нос, и из комнаты тут же донеслось: «Я все слышу!»

Он передал Свету Льву Абрамовичу и сбегал к себе в сарай за дровами.

– Ты человек, конечно, закаленный, но о собаках-то подумай. Дубак кошмарный.

– Или я мечтал стать директором собачьих яслей? – тут же парировал Фридин дедушка.

– Серьезно, Абрамыч. Я понимаю, что на холоде шерсть становится лучше, но сегодня просто исключительный мороз.

– Ладно, протоплю сейчас. А вы идите, целуйтесь со своими малышами.

Зиганшин еще не разрешал девочке гладить щенков, хоть Найда вела себя спокойно, и снова признавала его за любимого хозяина.

Он сел на табуретку возле выгородки, которую они соорудили с Львом Абрамовичем, посадил Свету на коленки, и они молча стали смотреть, как щенки копошатся возле матери.

Света сначала сидела тихо, чинно, а потом забылась, потянулась, вся будто перелилась в щенков, так что Зиганшин не выдержал, достал одного и, убедившись, что Найда не возражает, дал девочке подержать маленький теплый комочек.

– Ой! Нюфает, нюфает, – закричала Света, от волнения путая буквы.

Щенок сосредоточенно тыкался маленькой лобастой головой в ее ладонь. Зиганшин вернул его обратно, под бочок матери.