Мария Воронова - У тебя есть я

– Я же тебе сказал такси взять, – закричал он, влезая в джинсы.

– Ну вот не взяла, что ж теперь? Попроси дедушку пока посидеть.

– Он и так здесь.

Быстро обрисовав Льву Абрамовичу ситуацию, Зиганшин побежал к машине, на ходу прощаясь с Ямпольской, которая все пыталась вкрутить ему какие-то свои следственные озарения, но он уже не слушал.

Ничего удивительного в поломке автобуса не было, наоборот, странно, что это старое корыто вообще завелось в такой мороз. Маршрут непопулярный, нерентабельный, кроме Фриды на нем ездят одни льготные бабули, поэтому машины там тоже сильно немолодые.

Летом хоть дачники катаются, а сейчас мертвое время. Никому не нужно в эти края, дорога пустая, так что попутку не вдруг поймаешь, а кроме того, страшно садиться к незнакомому человеку. Подбирать незнакомого человека, впрочем, тоже страшно. Люди постоянно доказывают, что не стоит им доверять и помогать.

Минут через пятнадцать езды Зиганшин заметил темные очертания автобуса и несколько подпрыгивающих силуэтов возле него. Он припарковался на обочине так, чтобы осветить фарами автобус, и подошел к терпящим бедствие.

На дороге было темно и тихо. Автобус поблескивал в лучах фар, выхвативших из темноты его заиндевевший бок. Рядом скорее угадывался, чем был виден вековой лес, а из высокого звездного неба веяло холодом вечности.

Зиганшин спрятал лицо в вороте свитера, потому что щеки схватило морозом, и обнял жену. Где-то вдалеке послышался собачий лай, но так глухо, что все только поняли, как далеко они от человеческого жилья.

Другие пассажирки смотрели на него хмуро, но с надеждой.

– Что делать-то, отец? – спросил Зиганшин у шофера, седого человека с внушительными казацкими усами, подернувшимися льдом.

Водитель попросился «на веревку».

– Угу, – сказал Зиганшин, – как раз мечтал трансмиссию убить.

– А что же делать, Славочка? Не можем же мы просто так уехать.

Зиганшин с тоской посмотрел на стайку бабок. Те самые, наверное, старухи, которые гнобили Фриду за велосипед в салоне и заставляли закрывать все окна в тридцатиградусную жару, ибо «продует».

«Вот пусть и попрыгают, – мстительно подумал он, – хоть узнают, что такое реально продует».

– Ладно, – буркнул он, – развезу. Только вы сразу все не влезете.

Водитель пытался дозвониться в свой автопарк, но никто не отвечал. Что ж, вечер субботы. Зиганшин помог ему откатить автобус на обочину, благо в этом месте она была широкая, и обещал подкинуть назад, к развилке, где до райцентра ходят другие автобусы, не такие ненадежные.

Чтобы ограничиться двумя ходками, пришлось Фриду в машину не брать. Зиганшин стянул с себя куртку, не слушая возражений, надел на жену наподобие плащ-палатки и повез первую партию старушек, тех, которые жили в деревнях поближе.

Бабки сидели смирно, только выходя выдали такой каскад благодарностей, что ему стало неловко.

Когда он вернулся, Фрида совсем окоченела. Зиганшин поскорее утрамбовал всех оставшихся в машину, сначала сделал небольшой крюк, чтобы посадить водителя в маршрутку до райцентра, а потом поехал в сторону дома.

Куртку он так и не надел, потому что Фриде она была нужнее, и, несмотря на то, что печка джипа работала отлично, к концу дороги тоже начал замерзать.

Из-за дурацкой спасательной операции он отсутствовал дольше, чем планировал, и Фрида, как только села в машину, немедленно принялась названивать Свете, но телефон сел после первого же гудка.

– Дома надо было сидеть, а не болтаться целый день неизвестно где, – буркнул Зиганшин и подал ей свой мобильный. – А представь, он бы у тебя сел до того, как ты мне позвонила.

– Ничего, я бы свой дала, – вмешалась маленькая востроносая старушка с заднего сиденья, – у меня бабкофон надежный, как швейная машинка «Зингер».

– С чем вас и поздравляю. Только сейчас номера наизусть никто не помнит.

– А ты бы не стал волноваться разве?

Он пожал плечами:

– Я бы думал, что вы с Анжелкой зависли. А где ты, кстати, была?

– Потом скажу.

– Ну как хочешь.

Фрида пыталась бодриться, но по синим дрожащим губам и съежившейся фигуре было видно, что она продрогла до костей. Зиганшин и сам замерз, как цуцик, особенно пальцы ног, и он знал, что сейчас в тепле они начнут адски болеть.

Он поднялся в спальню, разобрал кровать, накидал поверх одеяла пледы, сколько нашел, разделся догола и лег.

– Фрида, иди сюда, – позвал он.

– Да рано еще ложиться.

– Иди, погреемся.