Такидзи Кобаяси - Краболов

— А зачем они явились?

Бой изобразил на лице полное недоумение и торопливо побежал на камбуз.

Рыбаки поели китайского риса, такого рассыпчатого, что его трудно было зацепить палочками, и соленого супа из мисо, в котором, как клочки бумаги, плавали овощи.

— Европейская еда! Ни разу ее не то чтобы есть, даже видеть не приходилось. А сколько ее потащили в салон!

— А, черт побери!

Сбоку над столом висел плакат, на котором неуклюжим почерком было написано:

«Кто привередничает из-за еды, тот никогда не станет великим человеком».

«Цените каждое зернышко риса. Это плод пота и крови».

«Терпеливо выносите неудобства и трудности».

На полях внизу были непристойные надписи, как в общественной уборной.

После еды перед сном все ненадолго столпились вокруг печки. Разговор от миноносца перешел на военную службу. Среди рыбаков было много крестьян из провинций Акита, Аомори, Иватэ. Армией, сами не зная отчего, они просто бредили. Оказалось много таких, которые уже побывали на военной службе. Теперь они вспоминали о своем тогдашнем солдатском житье-бытье, полном жестоких притеснений, как о чем-то родном, милом.

Поздно вечером, когда все уже уснули, шум из салона все еще доносился вниз, проникая через доски палубы и обшивку бортов. Иногда кто-нибудь из рыбаков просыпался и шептал: «Еще не угомонились? Ведь уже светает!» Слышался стук чьих-то каблуков —вероятно, боя, бегавшего взад и вперед по палубе. В самом деле, кутеж продолжался до зари.

Наутро трап оказался спущенным: видимо, офицеры вернулись на миноносец. К ступенькам прилипли рисовые зерна, кусочки крабов, что-то вязкое, коричневое—густая рвота. В нос бил исходивший от нее острый запах спиртного перегара. От него спирало дыхание.

Миноносец еле покачивался на волнах, точно водяная птица, сложившая серые крылья. Казалось, он был погружен в сон. Из трубы в безветренном воздухе ниточкой подымался дым, тоньше, чем от папиросы.

Инспектор, начальник чернорабочих и прочее начальство не встали даже и в полдень.

— Прохлаждаются, скоты! — ворчали рыбаки за работой.

На камбузе в углу горой были свалены пустые жестянки от съеденных крабовых консервов и пустые пивные, бутылки. Даже бой, который сам все это перетаскивал, поражался утром, как они умудрились столько съесть и выпить.

Благодаря своим служебным обязанностям, бой прекрасно знал действительный образ жизни капитана, инспектора и прочего начальства, то есть то, чего рыбаки и пароходная команда знать не могли. В то же время он имел возможность сопоставить с этим хорошо ему известное жалкое существование рыбаков (инспектор напившись, называл их «свиньями»). Честно говоря начальство держит себя важно, но на деле ради наживы спокойно пускается на страшные вещи, а рыбаки и команда на это попадаются. Это было невыносимо видеть.

Бой всегда думал, что все спокойно только до тех пор, пока рабочие ничего не знают. Но он-то, бой, понимает, к чему приведут, не могут не привести такие порядки.

Было два часа. Капитан и инспектор в измятых костюмах в сопровождении двух человек команды, несших консервы, на моторной лодке отправились на миноносец. Рыбаки и чернорабочие, возившиеся на палубе с уловом, смотрели на них, точно на свадебный поезд.

— Что это они делают? Не понимаю!

— Ведь это консервы, что мы сработали! Швыряются хуже, чем бумажками из нужника.

— Ну, чего ты! —сказал пожилой рыбак, у которого на левой руке не хватало двух пальцев. — Ведь моряки пришли сюда ради нас, чтобы нас охранять.

Вечером из трубы миноносца повалили клубы дыма. По палубе взад и вперед забегали матросы, и минут через тридцать он двинулся. Слышно было, как полощется по ветру флаг на корме. На краболове по сигналу капитана прокричали «банзай».

После ужина в «нужник» спустился бой.

Рыбаки разговаривали, сидя у печки. Некоторые стояли под тусклой лампочкой и снимали с рубашки вшей. Каждый раз, когда кто-нибудь проходил через полосу света, на крашеную закоптевшую стену падала огромная тень.

— Мы тут толкуем об офицерах, капитане и инспекторе. А вот, говорят, что мы теперь ведем лов в русских водах. Потому-то, мол, миноносец и стоит все время поблизости настороже... Вероятно, здорово дали вот этого... — Говоривший сложил большой и указательный палец в кружок [18] Жест, обозначающий монету, деньги. .

— Как я слышал, выходит, что Камчатка и Сахалин, где деньги прямо на земле валяются и вообще все эти места в конце концов будут принадлежать японцам. В Японии говорят, что важен не только Китай и Маньчжурия, но и эта область тоже. К тому же наша Компания вместе с Мицубиси [19] Мицубиси — один из крупнейших японских концернов. , кажется, ловко орудует в правительстве. А если директор сделается депутатом, он двинет дело еще дальше.