Бронислава Бродская - Биарриц-сюита [СИ]

— Иди, я сама! — с досадой приказала она отцу.

— Асенька, ты уверена? Я могу с тобой постоять.

— Уверена! Иди! Идите все вниз! Что вы тут кино себе устроили? Иди, продолжай пить.

Я вам больше не мешаю. Все, иди! Тебя ждут! Гитара твоя тебя ждет. Не стой здесь. Или тебе нравится?

В Асином голосе сквозило раздражение, которое Артем не понимал. Он просто хотел ей помочь. Бедный ребенок. Ну, надо же…

Когда папа вышел, Ася спокойно продолжала сидеть в туалете. Расставшись со второй, а потом и с третьей порцией, живот совершенно прошел, но все-таки, что-то с ней было серьезно не так: на туалетной бумаге она увидела мазок крови, но решила никому об этом не говорить. Хватит с нее на сегодня унижений и папиного кудахтанья. Она мыла пахучим мылом руки и мурлыкала песенку, отходя от пережитой передряги. Выходить к взрослым ей не хотелось. Эпизод стал слишком публичным. Если бы они были с папой дома одни, все было бы не так страшно, но они были в гостях. Асе было стыдно, не хотелось встречаться взглядом с папиными друзьями. Видеть их сочувствие, скидку на ее возраст, смущение, смешанное с брезгливым осуждением. Она попала в двусмысленное, неудобное положение, и виноват в этом был папа. И зачем только он ее туда притащил. Вспоминая происшедшее, Ася опять расстроилась.

В иллюминаторе уже было видно быстро приближающуюся землю, они уже были почти над полосой. Колеса стукнулись о бетонное покрытие и самолет с шумом покатился, постепенно замедляя ход. Пришлось еще долго ждать, музыканты держа футляры с инструментами, и чехлы с одеждой, прошли к выходу из самого хвоста салона, вперед них. Смотреть на них было интересно, и Ася полностью забыла о противном Барселонском инциденте.

Дядя Марк приветственно махал им из толпы встречающих. Они прошли к его машине и поехали домой. Слава богу, он отказался и ним зайти, папа достал ключи и Ася зашла в квартиру. Наконец-то!

— Ась, давай-ка мы с тобой сразу за продуктами съездим. Я надеюсь машина у нас заведется.

— Пап, ну зачем нам сразу в магазин. Пойдем на море. Ты мне обещал. — Асе совершенно не хотелось есть, а о пляже она думала еще в самолете.

— Я что-то не помню, чтобы я тебе обещал сразу идти на пляж.

— Ну, пап. Я хочу на пляж. Что нам еще сейчас делать?

— На пляж вечером пойдем. Нужно купить продукты и сделать обед. Хочешь борщ?

— Не надо мне никакого борща. Давай завтра ты будешь этим заниматься. А сегодня можно сходить в ресторан.

Артем знал, что разговор о ресторане у них обязательно зайдет. Даже знал, как это будет. Они выйдут с Асей в город, пойдут на пляж. Она проголодается, начнет ныть и приставать с рестораном. Понять дочь было можно. Между двенадцатью и двумя весь город будет сидеть на террасах маленьких кафе и ресторанов. Ася будет идти по тротуару и завидовать чужой еде в больших тарелках. Ей будет хотеться мяса, соку, пирожного, а потом мороженого. Ему тоже всего этого в детстве хотелось, но он, правда, к маме не приставал. А Ася будет приставать, а Артем хотел этого, во что бы то ни стало, избежать. На рестораны у него не было денег. Еда вне дома в бюджет не укладывалась. Воспитанный в советское время матерью-одиночкой, Артем вообще не очень понимал, зачем есть мороженое в кафе, если можно купить большую пачку в магазине. То же самое относилось и к соку. Есть дома было относительно дешево, а в ресторане — дорого. Он по-этому не любил встречаться на «нейтральной территории» с друзьями. Две-три бутылки вина и очень скромная еда обходилась в ресторане в три раза дороже. Артем считал такие траты глупыми, но как объяснить это Асе, если даже друзьям такое его отношение к доступной, с их точки зрения, еде «без возни», было непонятно? Иногда ему казалось, что дочь его материальные проблемы понимает, но понимая, не принимает. Получалось, что папа не может доставить ей удовольствие, причем такое незатейливое, что его получают сотни людей, но только не ее папа. Еще в самолете Артем дал себе слово сходить в магазин, а потом дома сварить кастрюлю борща, сделать какие-нибудь котлеты, и даже купить мороженное, или пирожные. Ради бога… пусть, но только не ресторан. Асю следовало как-нибудь отвлечь. Он предложил ей после обеда сходить в Музей шоколада , там, якобы, в качестве рекламы дают конфеты. Ася нехотя согласилась, уже понимая, что похода за продуктами не избежать.

Машина завелась. Они купили целую коляску продуктов и Артем все повторял, что «надо заводить хозяйство». Дома Ася застелила свежим бельем свою кровать и стала наблюдать за папой на кухне. Он сновал между холодильником, плитой и мойкой. В цветастом женском фартуке, он выглядел совершенной хозяюшкой. В этом зрелище было что-то не «то». Папина хозяйственность Асе не нравилась. Он снимал с бульона пену, шинковал капусту и морковку, тушил свеклу с помидорами. Он ей даже предложил ему помогать, но Ася отказалась. Еще чего! Она — ребенок, и папа должен ее кормить. Он, правда, не настаивал. Когда она проголодалась, обед был готов и они с папой с аппетитом поели. Папа предлагал клубнику, но Ася предпочла мороженое. Папа вздохнул, но не стал говорить свое обычное «фрукты полезны». После еды, папа мыл посуду, потом они сходили в Музей шоколада , где уже было не так много туристов, как утром. Особого интереса музей у Аси не вызвал, он там уже была. У выхода правда раздавали маленькие конфетки, но ради них идти в музей конечно не стоило.