Карел Мисарж - Окраина

— Поехали, что ли!

Моторы грохочут, и Франтишек кричит прямо в подметки своего приятеля, который лезет в кузов впереди него:

— В первую субботу сентября, на том же месте и в тот же час!

Пять часов вечера.

Что поделаешь, так уж мы устроены. Приключись с нами что угодно: автомобильная катастрофа, смерть близких, утрата иллюзий, государственный переворот, — мы только и запомним, что кричала тогда одинокая птица, да странно так кричала, прямо хватало за сердце; или что пахло сиренью, что шел мимо смешной человек в огромных ботинках; или что один из пожарных, подоспевших к рухнувшему самолету, в котором погибло восемьдесят человек, беспрестанно шмыгал носом. Перед нами десяток проблем, от которых зависит благополучие семьи, будущее, а мы тратим драгоценное время, невозвратные часы, бегая по городу в поисках кремешков для зажигалки, о чем нас просил дядя, хотя сам он давно об этом забыл да к тому же потерял зажигалку.

Была первая суббота сентября — тогда еще работали шесть дней в неделю. Франтишек и его приятель ждали хриплого заводского гудка, чтобы снять белые халаты и отдаться сладчайшему ощущению, какое только может испытывать молодой человек. Это ощущение сладостнее любви, первых дней супружества, первого выхода в новом костюме, первых шагов по новой квартире. Ведь то всего лишь индивидуальные ощущения блаженства, под которыми притаился страх, что тебе изменят, опасение сесть на свежеокрашенный стул, уронить на брюки пепел, дрожащий на кончике сигареты, или постоянная тревога, что не внесешь вовремя деньги за мебель, купленную в рассрочку. Но мы-то говорим о чувстве принадлежности к коллективу людей, который вечен. Это как мода. Пока мы не завели себе остроносых ботинок, мы все нервничаем, будто ежеминутно ждем какой-нибудь неприятности.

Франтишек и его друг шагают через скошенное поле по тропинке, по которой ходят каждый день. Теперь тропинка тверда как камень и засыпана пылью. Две трети жителей деревни работают на заводе и ходят по этой тропинке. По дороге приятели условливаются, как им сегодня распределить труды по отделке комнаты. Более трудная часть должна пасть сегодня на Франтишка, и это справедливо: трудоемкие работы они исполняют по очереди. Но друг Франтишка полон великодушия:

— Сегодня линии буду проводить я, а ты закрашивай полосы.

Франтишек заспорил — он не нуждается в снисхождении. К тому же он считает себя в долгу перед другом, и в долгу неоднократном. Недавно друг перевез сюда пожитки Франтишка на своей машине «керосинного цвета». Веселая была поездка! Не надо было волочь на станцию красный чемодан и узел с одеялами, выдерживать удивленные взгляды машинистов, литейщиков, шахтеров и министерских уборщиц. «Так вот ради чего, бедняга, ты столько лет изо дня в день катал в Прагу и обратно, грел озябшие руки у полупогасшей печки в зале ожидания, выдувал дыханием кружочки в затянутых льдом окнах нетопленых вагонов, — и все это ради того, чтоб теперь со своим облупленным чемоданчиком да узлом на плече тащиться неведомо куда, словно какому-нибудь цыгану? Билет-то до какой станции взял? Стоила ли овчинка выделки-то?»

Нет. Не было ничего подобного. Автомобиль вкатил в ворота Жидова двора, друзья побросали вещички — частью на заднее сиденье, частью в багажник — и были таковы. Примерно таким же манером, только через потолок, улетучился Фауст; Франтишек же улетучился через ворота Жидова двора.

— Несправедливо заставлять тебя утомляться именно сегодня! — И на вопросительно-удивленный взгляд Франтишка друг торжественным тоном напомнил: — Сегодня ведь первая суббота сентября!

Так вот в чем дело! Вот что застряло в памяти друга с того давнего дня! Сперва-то Франтишек не понял, о чем речь, и пробормотал в смущении, словно перед каким-нибудь начальством:

— Допустим, ну и что?

И тут вдруг разом во всем блеске осветилось для Франтишка роковое, злополучное совпадение.

— Вот так незадача!

У Франтишка несчастный вид, у его друга — выжидающий.

— Если она и придет — в чем я сомневаюсь, прошло так много времени, — то все равно я смогу уделить ей не больше часа…

— А совсем недавно ты решил жить своей жизнью…

На это Франтишек не ответил. Не потому, что не мог или не сумел ответить, — просто он устал. Устал после целой недели работы, устал оттого, что и завтрашнее воскресенье не будет для него днем отдыха, оттого, что он вечно попадает из огня да в полымя. Существуют выражения «отдых после трудов праведных», «заслуженный отдых», но они предполагают усталость от работы, уже преодоленной; и вот вопрос: не больше ли утомляет человека мысль о работе, еще только предстоящей? Хорошо, что о свидании с девушкой — которое Франтишек, строго говоря, выиграл по жребию — друг напомнил уже у самого коттеджа, где они снимают мансарду. Мансарда же в таком состоянии, что всякие рассуждения о том, разумно ли начал Франтишек самостоятельную жизнь после всех гимназических, а затем институтских мытарств, можно считать излишней роскошью.