Тибор Фишер - Как править миром

– Дружище, тебе срочно нужен бифштекс.

– Может быть, не существует проблемы добра и зла. Может быть, нет никакого страдания, а есть только видимость. Все войны это всего лишь специальные эффекты. Может быть, вся наша жизнь – испытание.

Все-таки детство в семье хипарей накладывает свой отпечаток.

– Говори за себя. Лично я очень даже страдаю.

– Ты уверен? Да, это все неприятно и страшно. Но можно ли это назвать подлинными страданиями?

Лучше бы он травил анекдоты из серии «мужик заходит в бар».

Я интересуюсь:

– И как нам пройти испытание?

Я не получаю ответа на этот вопрос. Сначала над нами слышится топот. Кто-то пришел. Кто-то новый. Голоса. Громкие голоса. Может быть, это прибыли переговорщики? Может быть, нас уже вызволяют? Крики становятся громче и свирепее. В основном – оскорбления с упоминанием гениталий. Что бы мы без них делали? Я слышу еще одну фразу из тех двенадцати фраз на арабском, которые знаю. Это уже очень личное. Что интересно: на Ближнем Востоке люди не говорят просто «еб твою мать», как во всем остальном мире. Они говорят: «Я – лично я – твою маму ебал». Причем, как правило, противоестественным способом. Крики сменяются стрельбой. Выстрелы звучат угрожающе громко. Репортеры обычно не освещают этот аспект. Война очень громкая (и плохо пахнет).

Меня чуть не стошнило от страха. Это реакция организма, которая не поддается самоконтролю. Выстрелы оглушают, в тесном пространстве громкие звуки больно бьют по ушам, и на таком расстоянии любая случайная пуля разорвет тебя в клочья. Я задыхаюсь и обильно потею, как марафонский бегун. До нас доносится запах пороха.

Потом тишина. Долго-долго.

– Кажется, там никого нет, – наконец говорит Семтекс.

Мы кричим, требуем еды и воды. Нет ответа. Семтекс выкрикивает оскорбления. С упоминанием матерей. Ничего. Тишина.

– Ладно, давай вышибать люк. Вперед, Толстомясый.

На то, чтобы вышибить люк, у нас двоих уходит не один час. Все мое тело – сплошной синяк. В комнате пусто, если не считать моря крови. В буквальном смысле. Здесь явно кровь не одного человека, потому что в одном человеке просто нет столько крови.

– Ебицкая сила, – комментирует Семтекс.

Похоже, наши похитители были… похищены. Почему нас не забрали из погреба? Возможно, Пискля со товарищи промолчали о нас, исходя из некоего кодекса чести? Может, они промолчали, потому что надеялись вернуться? Или они промолчали по той же причине, по которой я промолчал о своем поясе с деньгами?

– Нам никто не поверит.

– Если у нас будет шанс рассказать.

– Это какое-то безумие.

– Вера в разумность мира уже сама по себе признак безумия, – говорит Семтекс. – Уж это я знаю наверняка.

Мы выглядываем наружу. Особого выбора у нас нет. Здесь оставаться нельзя. Значит, надо смываться. Мы идем, оставляя цепочку кровавых следов. Жалко, у нас нет камеры. Такой мощный образ. Чуть дальше по улице женщина развешивает во дворе постиранное белье.

– Такси? – спрашивает Семтекс.

– Ты все еще ищешь сейф Херби? – спрашивает у меня Семтекс на обратном пути в наш отель в Газиантепе.

– Уже особенно и не ищу. Сначала – да, я пытался его разыскать. Делал, что мог. Пообщался со всеми, с кем сумел пообщаться, из преступного мира. Размещал объявления, обещал вознаграждение. Но все было глухо. И вряд ли он найдется теперь, по прошествии пяти лет.

– Зачем тебе его сейф?

– У Херби было столько идей. Может быть, там лежат документы о каком-нибудь журналистском расследовании. Денег у него не было, это точно. Тогда зачем ему сейф? И я надеялся, что смогу поймать вора. Это было ужасно. Прямо в день похорон… И ведь украли не только сейф, но и личные вещи, которые мог бы забрать его сын.

– А может, там и не было ничего интересного. Например, он хранил в сейфе диски с любимым порно.

Семтекс прав. Возможно, я бы разочаровался, рассмотрев содержимое сейфа. Возможно, разочаровался бы даже в Херби.

– Теперь мы уже никогда не узнаем.

Пару минут Семтекс сосредоточенно глядит в окно.

– Ты уверен, что хочешь знать?

Судя по голосу, он что-то знает.

– А что такое?

– Я не сказал, что я что-то знаю.

– Нет. Если ты что-то знаешь и не хотел говорить, можно было вообще промолчать. Но раз ты начал вот это «ты уверен, что хочешь знать», то теперь договаривай до конца.

– Так ты хочешь знать?

– Теперь у меня просто нет выбора.

– Ладно.

– Только не говори мне, что ты нашел сейф.

– Нет, конечно. Но я нашел парня, который его украл.