Тибор Фишер - Как править миром

– Я бы назвал это так: человек ест копченую курицу и салат. – Я не собираюсь так просто сдавать позиции.

– Я на днях показала подругам наши фотографии. Они тебя не узнали и спрашивали: «А где Бакс? Ты нашла себе нового мужика? А чего он такой толстый?»

Вот великое благо семейной жизни: ты подвергаешься постоянным нападкам. Очень, знаете ли, помогает держать себя в тонусе. Но я пойман с поличным, ем копченую курицу в 11.20, сидя на кухне в старых трусах, которые моя жена порывалась выкинуть на помойку еще в прошлом месяце. Остается одно: изображать невозмутимость. Эллен видит на столе видоискатель Херби в окружении кусочков картофельного салата.

– Опять Херби? Сколько уже прошло времени?

– Я не знаю.

Конечно, знаю. Пять лет и четыре месяца.

– Если тебе нужен совет, ты всегда можешь обратиться ко мне.

Нет, не могу. Эллен всегда ошибается. Я давно перестал спорить с ней о чем бы то ни было – о результатах футбольных матчей и выборов; о том, какая будет погода, надолго ли опоздает поезд, в какую сторону повернуть на перекрестке, – потому что какой интерес спорить, если твой оппонент вечно проигрывает и никогда не выплачивает свой проигрыш? Но если Эллен всегда не права, это не значит, что ты обязательно будешь прав, когда сделаешь наоборот (если речь идет не о том, в какую сторону повернуть).

Когда умирает кто-то из близких людей, ты ощущаешь себя покинутым. Тебя бросили. Подвели. Наверное, я скучаю по Херби больше из эгоизма, потому что лишился прекрасного собеседника. Хорошая, вдумчивая беседа – это почти самое лучшее, что есть на свете.

Хороший обед, хороший автомобиль, хороший пентхаус, хороший минет – все это можно найти без труда, особенно если есть деньги. Но хорошая беседа? Это великая редкость. Я всегда мог обратиться к Херби за дельным советом. За разъяснением. За подсказкой, как разглядеть, что скрывается в темном углу, за углом, хотя иногда этого лучше не видеть. Каждый раз в разговорах с Херби я чему-то учился.

Когда он отдал мне свой видоискатель, это был страшный миг. Я уже тогда понял, что он сдается, просто еще не осознал, что он сдается совсем . Несколькими неделями позже его не стало. Я храню его видоискатель, потому что, хоть это и каменный век с точки зрения технологий, для меня это память о друге. А также угрюмое memento mori [3] Помни о смерти (лат.). (еще одна фраза, которую я узнал от Херби).

– Ты все еще ищешь тот сейф?

– Нет.

Это чистая правда. Я уже смирился с тем, что сейф Херби потерян для меня навсегда. Я потратил на поиски не один месяц: выслеживал грабителей, наводил справки, покупал выпивку полицейским, размещал объявления, обещал вознаграждение (никто не откликнулся, ни один завалящий псих или жулик). Я просто не знаю, что еще можно сделать. Я сдался. В общем и целом. Эллен смотрит весьма выразительно. Взгляд означает: «Не верю ни единому слову». Один из лучших в ее арсенале.

– Все, я бегу на работу. Хотя бы один из нас должен работать, – объявляет она.

На этом месте многие женщины непременно добавили бы: «А ведь мама предупреждала, чтобы я с тобою не связывалась». Но Эллен не добавит. С тещей у меня отношения лучше, чем с женой. Мы не сказали друг другу ни единого плохого слова, в то время как с Эллен бывали случаи, когда я надеялся, что она попадет под автобус, а я останусь безутешным вдовцом и заведу себе русскую балерину, которые нынче изрядно подешевели. Моя теща – просто золото. Печет мне торты и всегда кормит чем-нибудь вкусным, потому что считает, что я худой. Недокормленный.

Звонит Джо’н.

– У меня есть для тебя работенка.

Так не бывает. Джо’н никогда не звонит с предложением работы. Не верю своим ушам, но все-таки ухитряюсь поверить, потому что в глубине души мы все убеждены, что когда-нибудь нам воздастся за наши труды, что когда-нибудь и мы тоже выиграем в лотерею.

– Не знаю, слышал ты или нет, но Флетчер дал дуба, – говорит он.

Нет, я не слышал. Притвориться, что я скорблю? Но, честное слово… кто станет скорбеть о старом педофиле?

– Он должен был снять для меня серию короткометражек.

Меня злит, что Джо’н предлагает работу кому-то другому, и удивляет, что Флетчеру. Флетчер стоял у истоков телевещания. Он создавал телевидение. Он был таким старым, и буржуазным, и – при всей своей склонности к педофилии – обходительным, вежливым и элегантным. Иными словами, обладал всеми качествами, которые Джо’н ненавидит. Этот дядька носил запонки и накрахмаленные рубашки, чего среди телевизионщиков не наблюдалось с конца 1960-х. Что он мог предложить Джо’ну? У него был какой-то компромат на Джо’на?