Юн Бо, надо заметить, открыто недолюбливал Чиль Сона, просто не выносил того на дух. Даже при упоминании его имени, он сжимал кулаки и скалил свои желтые зубы, готовый вот-вот разразиться бранью.
Они продолжали шагать своей дорогой.
Ён И, по сравнению с приятелем, был высок ростом, одет в полотняные штаны и халат — турумаги, на голове — мангон — повязка из конского волоса, призванная сохранять прическу. А Чиль Сон повязал себе на голову конопляное полотенце вместо мангона, одет в теплые штаны и блузку-чогори. Двое, один с веревочной клетью на плече, другой — со связкой соломенной обуви — чипсинами, вошли в ворота уездного рынка и тотчас оказались среди шума и сутолоки. Их сразу заприметил знакомый, Бон Ги, пожилой мужчина, который неподалеку ел жидкую кашу, сидя прямо на земле, махал приветливо вошедшим:
— Ну, вы даете! Явились в аккурат к закрытию базара! Небось, решили навестить ветреных девчонок? Или надеетесь отыскать здесь клад с серебряными монетами?
— Может, и так! — ответил Чиль Сон. Он никогда не скрывал своего пренебрежения к этому человеку. — А тебе-то что? Прибежал сюда ни свет, ни заря, и дрожишь теперь, как паршивый пес!
— Эй, негодник! — парировал тотчас Бон Ги. — Да как ты разговариваешь с дядей?!. Никакой учтивости. Только похвали малыша, а тот сразу тебя за бороду хватает. Вот и терпи теперь все его выходки… Присоединяйтесь лучше ко мне. Не хотите заморить червячка? Каша превосходная, сладкая. — Лицо мужчины, всё усыпанное старческими пигментными пятнами, расплылось в угодливой улыбке.
— И ты заплатишь за еду? — осведомился Чиль Сон. Улыбка тотчас слетела с лица Бон Ги. Он развел руками:
— Откуда же у меня деньги?
— Хорошо. Раз у тебя их нет, то поговорим о моих, которых ты мне задолжал. — Чиль Сон вплотную приблизился к Бон Ги. — Не думай, что меня можно так легко надуть. Тебе не отвертеться. Долг красен платежом. Мне ничего не остается, как забрать у тебя дома сундук для одежды или какую-нибудь другую вещь.
Бон Ги поставил пред собой плошку с кашей и вскочил, как ужаленный. И поскакал вприпрыжку прочь, выкрикивая:
— По какому праву!.. Я еще посмотрю, кто из нас помрет, а кто будет жить!
Между тем, не обращая внимания на спорщиков, Ён И в сторонке беседовал с одним человеком в шляпе, родственником со стороны жены, жившим в Чхоннаме, которого встретил здесь случайно. Родственник рассказывал:
— Она собиралась замуж еще прошлым летом. Но тогда этому помешала болезнь матери. Семейная жизнь полна забот и волнений…
Мимо них проходил молодой носильщик, согнувшись под тяжестью ящика с морепродуктами на плече, тыча палкой пред собой, расчищая таким образом себе путь в толпе, при этом зычно кричал:
— Посторонись! Зашибу! Прочь с дороги!
— Эй, осторожно палкой-то! — сделал замечание грузчику мужчина в шляпе.
— Ты хоть смотри, кто перед тобой, — вторил тому Ён И.
— У меня нет времени разбираться, — бросил грузчик на ходу. — Солнце садится, а еще куча дел!
— Только посмотри, какой наглец! — возмутился мужчина в шляпе. Но носильщик уже скрылся в толпе. А вокруг нарастала суета, и в воздухе усиливался гомон и крики людей, как это бывает обычно перед закрытием рынка:
«Покупайте хлебец! Вкусный хлебец! Хлебец, начиненный красной фасолью десятого месяца свежего урожая!»
«Берите мой товар! Он задобрит даже самую несносную свекровь!»
«Эй, налетай! Кончается рыба и сушеный кальмар!..»
Крики торговцев смешивались с говором товарок, никак не могущих наговориться друг с другом, зычными голосами рыночных зазывал и печальными песнями нищих попрошаек.
В этой толпе куда-то запропастился Чиль Сон. Ён И, рассеянно поглазев по сторонам, опустил на землю клеть с птицами.
«Распродажа остатков! Таких дешевых вещей вы отродясь не видели! Отдаю всё по дешевке, потому что недосуг мне тут торчать! Еду в Сеул, искать непутевого сына! Берите на удачу! Почти даром отдаю! За гроши!» — Это выкрикивал тщедушный старик, которого туг все знали. Он сидел под стрехами постоялого двора, разложив на циновки запылившиеся галантерейные товары. Летом он ходил босой по каменистым дорогам от деревни к деревне, неся на плече свой нехитрый скарб. А осенью и зимой сидел на рынке. Его еда состояла всегда из скудного риса и плошки супа. Из года в год старик только тем и занимался, что торговал, и, казалось, обрел эти навыки с незапамятных времен. Следовательно, ему ничего другого не оставалось, как заниматься привычным делом до скончания века. Все дни казались старику одинаковыми, как были одинаковы его громкие зазывания в попытках сбыть товар и слова о пропавшем сыне, на поиски которого он намеревался отправиться каждый раз.
Читать дальше