— Не знаю, не знаю… Я всего лишь свидетель, поедающий рисовый хлебец. По природе я соня. С заходом солнца засыпаю, и сплю так крепко, что не замечу, если даже меня унесут.
— Ну, конечно. Твои глазища как у совы, они видят только ночью.
Киль Сан переворачивал кочергой каштаны в печи, чтобы они как следует запеклись.
Бон Сун теперь собирала с пола кедровые орехи и плоды жожоба, которые она разбросала, прогоняя злого духа.
— Ну что, госпожа, уже не болит голова? — спросила она. — Злой дух убежал и больше не вернется.
Со Хи зевнула и опять заныла, что хочет во флигель, к матери. Бон Сун ничего не оставалось, как вновь напомнить ей о змее, обитающей в пруду. Затем она стала совершать нечто вроде обряда, произнося изменившимся голосом: «Дух умершего от голода! Дух умершего от черной оспы! Дух умершего от тифа! Дух околевшего от лихорадки! Дух погибшего от ножа убийцы! Дух умершего от удушья! Дух сгинувшего в странствиях!..Прочь! Прочь! Прочь!» Бон Сун ходила между расставленными на полу чашками с едой и неистово призывала духов покинуть сей дом. Голос ее звенел, глаза сверкали, руки взмывали вверх и в стороны, — всё это отнюдь не было просто детской шалостью. Наблюдая за ней, Со Хи испытывала страх и трепет.
Надо сказать, что такие ее игры волновали и мать — портниху. В то же время женщина восхищалась тем, как дочь удивительным образом могла перевоплощаться и в шамана, и в клоуна.
Бон Сун была на два года старше Со Хи. Однажды, глядя на дочь, убедительно и оригинально представлявшую шаманку, а затем и клоуна, пародируя точно подмеченными словами простых людей, женщина постукала костяшками пальцев по лбу девочки, сказала назидательно:
— Что, чертовка! Хочешь стать актрисой?! Или шаманкой?! Гляди у меня!
А жена управляющего Кима возразила:
— Зачем ты так? Может, у ребенка талант?!
Бон Сун Не, правда, порой и сама поощряла действия дочери и просила ее спеть что-нибудь. Девочка не заставляла себя долго ждать и тут же выдавала целую сценку: «О, судьба порочной женщины! В шестнадцать лет быть разлученной с любимым!..»
А ведь поначалу Бон Сун Не даже лупила дочь за ее увлечение. А девочка позже придумала на мать импровизацию: «Старая баба ведет себя как дитя! Прекрати же своё самодурство!»
Со Хи стала широко зевать. Бон Сун продолжала игру, словно наслаждалась действом: «Огунима! Мы хотим стать как ты!.. Огунима! Мы кланяемся тебе!.. Огунима! Мы радуемся твоему величию!..»
Вошел Киль Сан, принес жареные каштаны в миске.
— Опять ты за свое?.. — сказал он Бон Сун. — Так ты и впрямь станешь шаманкой!
— Если ты скажешь моей матери, я тебя убью! — грозно и театрально выпалила Бон Сун.
— Скажу! Почему нет?
— Зачем ты почистил все каштаны? — Бонг Сун взяла миску.
— Чтобы вам удобней было кушать, — ответил Киль Сан.
— Я не хочу чищеные каштаны! — заявила, в свою очередь, Со Хи.
— Отчего же, госпожа? — спросил оторопело мальчик.
— Зачем ты убрал кожуру?
— Чтобы вы не запачкали свои ручки.
— Не буду их есть! Они грязные! Ты почистил каштаны своими грязными руками!
Киль Сан с досадой посмотрел на девочек. Сказал:
— Если будете так себя вести, то больше не буду катать вас на спине.
— Тогда я выпорю тебя, негодяй! — глаза Со Хи уже не отражали злобы, в них была сонливость.
— Простите, барышня! Я напеку новых каштанов.
Когда мальчик ушел, девочки улеглись на теплой циновке и сразу уснули.
Снаружи стемнело. Детей никто не искал. Не явился ни Киль Сан, обещавший принести каштаны, и никто более.
Среди ночи зашла в дом портниха Бон Сун Не, осторожно ступая, чтобы не разбудить детей, укрыла их одеялом, осталась сидеть подле.
В полночь в усадьбу чхампана Чхве пришла смерть. Умер старик Ба У.
Во всем доме зажгли свечи.
Слуга Сам Су с горечью проговорил: «Проклятье!»
А в этот час в горном ущелье, у крепости Госо, прошел человек, держа в руке тусклый фонарь.
В ночь, когда густая темнота и свирепый ветер, прилетевший со стороны реки Сомчин, вступили между собой в схватку, сквозь лесную чащу, утопая по лодыжку в опавшей листве, продирались двое — Ку Чхон и хозяйка флигеля, молодая жена янбана Чхве Чи Су. Вскоре они исчезли в неизвестном направлении.
Несколькими днями позже состоялись похороны старика Ба У, без особых почестей, без присутствия распорядителя траурной церемонии. И пока тело усопшего находилось в помещении заднего двора, перед поминальной дощечкой причитала лишь бабушка Каннан, — её охрипший голос напоминал звук кузнечного меха. Когда старуха, обессилев, умолкла, не оказалось никого, кто бы мог продолжить скорбный плач.
Читать дальше