Иван Охлобыстин - Запах фиалки

Видимо, есть какой-то закон природы. Вселенское равновесие.

Но всё равно: ради чего?!

Калачева накрыло непреодолимое желание плюхнуться на белый кафель, замолотить по полу ручонками, заорать во все горло. Устроить истерику до потери сознания.

И тут перед глазами встало бледное лицо Гаяде. Ее последняя ускользающая улыбка.

От этого воспоминания перехватило дыхание, сердце сжалось. Гаяде ведь тоже наверняка хотела жить. И тоже имела на это право. Тысячу прав! Такая красивая, милая девушка должна жить долго-долго. Любить, рожать детей, делать людей вокруг себя счастливыми… Но ей уже не придется.

И, конечно, улыбка.

Саша набрал полную грудь воздуха и посмотрел на себя в зеркало. Встрепанный, с расширенными от ужаса зрачками и перекошенным лицом. Потный и сутулый. Наверное, если бы сейчас мама его увидела, не узнала бы.

Она всю жизнь гордились своим талантливым сыном. Пылинки с него сдувала… Порядочная, хорошая женщина, рано потерявшая мужа. В ее глазах Александру всегда хотелось оставаться рыцарем без страха и упрека, смелым борцом с несправедливостью… Поэтому он редко с ней виделся. Чаще созванивался по телефону – за десятком будничных фраз родители не успеют разглядеть правду.

Стало так стыдно, что хоть плачь.

А ведь этот долбанутый Баха со своим комплексом Бога не задумываясь убьет всех, кто хотя бы гипотетически может ему помешать. Что его удержит от того, чтобы перерезать горло каждому несогласному? Стереть с лица земли Дамаск? Подложить бомбу где-нибудь в московском метро? Просто на всякий случай. Чтоб и свои, и чужие понимали – за помощь врагам бен Гара надо платить. У этой сволочи были прекрасные перспективы! Были! Да, в чем-то он прав: право отбирать жизнь очень возбуждает.

Сидеть в туалете больше было незачем, да и время начинало поджимать – еще чуть-чуть, и Роберт заподозрит неладное. Нам этого не надо. Калачев подумал, что стоит хотя бы последние отпущенные минуты провести без косяков. Если уж сознательную жизнь не сумел прожить достойно, то хоть умереть нужно по-человечески.

Саша спустил воду, вымыл руки и лицо, вытерся бумажным полотенцем и с каменным лицом покинул туалет.

На террасе ничего не изменилось. Джефф с мертвенно бледным лицом все так же не находил себе места, Баха рассматривал шахматную доску, а красотки в ярких купальниках беззаботно нежились в лучах солнца. Идиллия.

Под неусыпным надзором Роберта Александр прошел к столику с шахматными фигурами и сел на маленький стульчик у самого края бассейна.

Он чувствовал, что Джефф тоже смотрит на него, но не позволил себе бросить в его сторону даже взгляда. Обнадежить товарища было нечем. Молись, рыжий. Больше нам ничего не осталось – только молиться. И тогда, кто знает…

– Хотите играть белыми? – прервал его мысли Баха и сделал приглашающий жест. – Мне лично всё равно.

– Нет, – так же равнодушно откликнулся Калачев. – Предпочитаю, чтобы мой король, хоть он и черный, но стоял на белом.

– Вы очень самоуверенный человек! Мне это нравится!

Бен Гар пару секунд смотрел на журналиста с довольной усмешкой и даже некой толикой уважения в глазах. Вероятно, получить такую похвалу от диктатора с комплексом Бога лестно, так что Саша улыбнулся в ответ. Голова работала плохо.

Единственное, что он сейчас слышал и на чем мог сосредоточиться, – стук собственного сердца, который отдавался в ушах. Он звучал как обратный отсчет. И времени оставалось всё меньше.

Опять вспомнился Достоевский. Господи, сколько же всего Саша не успел сделать! Сейчас даже самые незначительные мелочи казались важными. Говорят, перед смертью человек может увидеть всю свою жизнь. Калачев не видел ничего. Он слышал стук сердца, а перед глазами плыли шахматные фигуры. Что бы это могло значить? Неужели его жизнь была такой пустой, что и вспомнить нечего?

Откуда-то издалека доносился приглушенный голос бен Гара:

– Классика в… – он двинул вперед пешку и замолчал. Внимательно посмотрел на своего гостя.

По взгляду журналист понял, что Баху посетила какая-то неожиданная мысль. Сириец заговорщически улыбнулся, и его улыбка явно не сулила ничего хорошего.

– Будет обидно, если вы не испытаете те великие чувства, о которых я только что говорил, – обратился бен Гар к русскому репортеру. Затем перевел взгляд на застывшего у камеры ирландца и кивнул. – И публике это тоже понравится. Перформанс!

Будничным жестом хозяин виллы вытащил из-за пояса инкрустированный золотом пистолет и протянул через шахматный столик Александру.