Елена Колина - Ты как девочка [litres]

– Бабуля, как зубы могут стать? Они какие были, такие и есть.

– Ты что, обижаешься? Ты зря обижаешься. Ты не понимаешь, я ведь переживаю!.. Мне же хочется, чтобы ты был красавец, поэтому я болею за это.

– Бабуля!

– Что бабуля?.. Это для меня самой очень плохо, что я такая. Лучше бы мне было все равно.

Мамочка говорит, что существует «инерция дня»: если полдня валяться в кровати, читать, смотреть кино, дремать, то к вечеру только и остается, что вяло встать на минутку и опять лечь – сил никаких нет… Или, если полдня работать, не отрывая глаз от компьютера, то можно и до ночи работать… Или, если начнешь с утра смеяться, то так и смеешься до вечера или по крайней мере улыбаешься. Инерция дня распространяется на все.

Вот так и Помидора – вдруг начала рассказывать мне о своих предках. Никогда не говорила, а тут вдруг начала, – это на нее распространилось правило инерции, ведь мы в этой комнате два дня говорили о прошлом, очевидно, что-то такое витало в воздухе.

– Я знаю свою семью до восьмого колена.

– Ты ведь знаешь только своих родителей, и то только по именам… Разве это восьмое колено?

– Да, но я была ребенком, разве я могла запомнить восемь колен? Мне было четыре года, когда мама умерла… Твоя прабабушка умерла в первый год блокады, а ты хочешь, чтобы я в четыре года помнила свой род до восьмого колена… Что я о них, о родителях своих, помню? Что папа погиб на Ленинградском фронте, а мама умерла в первый год блокады? Я смотрю на ее фотографию – такая юная, цветущая, – и умерла в первый же год блокады… Ее звали Клара. Я хотела назвать тебя Марком в честь нее.

– Марком в честь твоей мамы Клары?

– Ну, конечно. Моего папу звали Марк, но я его совсем не помню, а маму немного помню… Я хотела назвать тебя Марком в честь их любви. Что тут непонятного?.. Единственное, что мне осталось от папы на память, это школьный русско-немецкий словарик с надписью на обложке «Марк + Клара = любовь».

– Мой прадедушка Марк, инженер?..

– Почти. Портной.

Моя прабабушка Клара умерла в первый год блокады. Мой прадедушка Марк погиб на Ленинградском фронте. Моя бабушка Помидора хотела назвать меня Марком в честь моего прадедушки Марка, портного. Почему же не назвала?

– Потому что у твоей мамы, между нами говоря, большие странности. Ты, когда родился, был типичный Марк – большая голова, темные глазки, ресницы, интеллигентное выражение лица. Меня за деньги и конфеты пустили в послеродовую палату, и я по дороге видела много младенцев… и вот я наконец-то прихожу к Кларе – там ты, лучший! Я еще подумала… теперь-то я могу сказать… Я подумала «как бы нам ребенка не подменили, такого красавца», и когда Клара отвернулась, вытащила из сумки шариковую ручку и нарисовала на тебе галочку… Хочешь знать где?.. На попе. И расписалась. Потому что галочку каждый может поставить, а подделать подпись на попе ребенка не каждый. Когда тебя принесли домой, я тебя развернула и проверила – галочка на месте, подпись на попе, не подменили.

Помидора нарисовала на мне галочку и расписалась?.. Ну, Помидорина, ну дает!

– Почему ты никогда не рассказывала?

– Я стеснялась. Сам понимаешь, как-то некультурно ставить галочки на ребенке, чтобы не подменили… Но ты был очень красивый, мало ли что… Я говорила Кларе: посмотри, он же типичный Марк… Так нет, у нее, видите ли, было свое мнение! Назвать тебя Андрей в честь отца, твоего деда. Я не хотела, не хотела… Его имя только мое, я его шепчу про себя… Послушай, Андрюша, ты мой единственный внук, ты уже взрослый, и со мной в любую минуту может случиться… ну, ты понимаешь, все что угодно, вплоть до смерти или даже болезни… Я хочу, чтобы ты знал: если бы твоя мама меня слушала, ты был бы Марком, и все было бы иначе, а из всех ее мужей самый лучший… Ой, Кларочка, это ты! А что ты какая-то заплаканная? Клара, что случилось, скажи мне, что случилось? Что у тебя болит? Тебе Мура звонила, что-то с Мурой? Что у Муры болит?

Меня могли бы назвать Марк? Марк Мамкин? Красиво. Я бы хотел быть Марком? Тогда меня не дразнили бы Андрюша в пальто и, может быть, вся моя жизнь пошла бы не так!.. Хотя, может быть, все равно так.

И тут меня залил свет счастья, как будто во мне все это время было темно и вот кто-то включил свет. Я не приемный, я родной! И знаете, что ни говорите, – есть разница.

Люди сейчас постоянно усыновляют детей, и это прекрасно, не считая ужасов пубертата. Но я уверен, что каждый из этих усыновленных предпочел бы свою родную маму, ведь это совсем другое дело… Ой.