— Какая мне разница, что будет с этим домом, будет он богат или разорен? Я сына своего потеряла! Сына моего единственного потеряла… а-а! — завыла старуха, снова упав на землю и скребя ее руками.
— Бабуля, еще ничего не известно. Кто знает, может, их прибило к какому-нибудь острову. Не надо так, давайте будем надеяться. — Гиду стал поглаживать ее по плечам, но тут надежда покинула и его, и нахлынуло отчаяние.
Солнце село, и над островом Гонджи стали сгущаться огромные багровые тучи. Над морем, расправив окрашенные в алый цвет крылья, в поисках пищи кружили чайки. Они кружили над морем и плакали, как новорожденные младенцы.
Подложив под грудь подушку, Тэюн читал книгу. Джонюн сидел, опершись о стену, и подстригал себе ногти. Его гладко выбритое лицо абсолютно ничего не выражало. Оба брата были в очках.
Их мать, старушка Юн Джоним, сидела рядом и что-то зашивала, затем она убрала нитки с иголками и произнесла, как будто сама себе:
— Этот год для наших семей выдался таким неудачным. Сколько пришлось выстрадать Ханщильдэк. Аптекарь совсем отошел от жизни… — сказав это, она прошла на кухню приготовить ужин.
Тэюн провел в тюремном заключении целый месяц. Он был арестован за свои неосторожные высказывания о независимости Кореи от Японии. Никакого другого нарушения за ним не обнаружили. Тэюн прекрасно понимал, что произнося это в адрес японского правительства, он совершил ошибку, и больше не желал ни с кем разговаривать на эту тему.
— У дяди Кима, наверное, голова раскалывается от всего произошедшего, — продолжая подстригать ногти, произнес Джонюн. В этот момент из окна по его широкому лбу скользнул луч света.
— Он так богат, думаю, это не повредит ему… — закрыв книгу и потянувшись за сигаретами, произнес Тэюн. Он был очень бледен, но вовсе не казался упавшим духом.
— Мало того, что без вести пропало одно судно, так родственники погибших день и ночь приходят в дом аптекаря и, как пчелы, только и метят, чтоб укусить, требуют компенсации. Столько проблем! — посочувствовал Джонюн.
— Ничего не поделаешь. Им тоже надо как-то жить, — в том же духе продолжал Тэюн.
Джонюн поднял голову и посмотрел на Тэюна:
— Но-но! Ты это поосторожней со словами-то! И миллионеру не выплатить такую сумму!
— Значит, по-твоему, даже если семьи погибших будут обречены на голодную смерть, в это дело и носа совать не следует? — критично заметил Тэюн.
— Выживут. Если бы владельцы кораблей всегда отвечали за погибших, то они бы давно уже разорились, — Джонюн снова принялся подстригать ногти.
— С каких это пор ты встал на сторону буржуа?
— С рождения. Результаты труда каждого человека принадлежат только ему самому. Каждый несет ответственность только сам за себя. Но, к сожалению, в настоящее время я без гроша за душой.
— Ну да, ты хотел сказать, что в ближайшее время ты примешь меры, — выпуская клубы дыма через нос, сыпал упреками Тэюн.
— Вот именно. Я сделаю все возможное, чтобы жить хорошо. Я еще покажу пример всем беднякам, — еле заметная улыбка появилась на лице Джонюна. В этот момент трудно было понять, шутил он или нет.
— Напыщенный эгоист! Ты не был таким раньше, — потушив сигарету, Тэюн вытянулся на полу во весь рост.
— Я не такой идеалист и реформатор, как ты. Другими словами, я не бросаю слов на ветер и не лицемерю, как ты. Хотя ты и настаиваешь на какой-то идеологии, на самом деле ты очень непоследователен и противоречишь сам себе. Твой идеал — это всего лишь искаженное понятие действительности и самообман. Смешно даже, — хладнокровно отразил пламенную речь брата Джонюн.
— Слабовольные и малодушные всегда так говорят. Ведь легче отрицать все, не имея собственного суждения. Слабакам лучше приспособиться к чему угодно, лишь бы как-то оправдать свои слабости, — не унимался Тэюн. В отличие от уравновешенного Джонюна, Тэюн был горяч и вспыльчив.
— Ты бьешь кулаками по воздуху. Ничего от этого не изменится.
— Кулаками по воздуху? Ничего подобного! Я посвятил свою молодость благу моего народа. Разве можно принимать человека за пустое место? — горячо жестикулируя, возразил Тэюн.
— Человек? Ха! Да что же это такое — человек? Человек — это продукт пустоты. И конец его — пустота, — заявил Джонюн.
— Как твои слова похожи на речь Будды! И это все? Только что ты утверждал, что плоды трудов человека принадлежат ему самому, и говорил, что сделаешь все ради красивой жизни. И что, все это — ради пустоты? В конце-то концов, что ты имел в виду?
Читать дальше