Андрей Иванов - Обитатели потешного кладбища

«Александр, погодите! Извините, что спрашиваю. Вы тут все-таки проживаете, а для меня это важно».

«Что именно?»

«Дело в том, что я сюда, как вы уже догадались, не просто так прихожу, у меня вполне серьезные намерения, я хочу предложить Лидии руку и сердце, а папан ее, кажется, торопится в СССР ехать, что меня никоим образом не устраивает. Вы тут живете и каждый день его видите, может, даже говорили с ним об этом. Мне ваше мнение знать хочется для того, чтобы самому действовать решительней. Я-то в СССР, – он некрасиво усмехнулся, – ни за какие коврижки не поеду, пусть я тут хоть и буду унижаем, хоть каждый день, хоть трижды на дню, все равно, не поеду. Так вот, скажите мне, вы что думаете, поедут они? Все это серьезно или так, пустая болтовня?»

Я подтвердил, сказал, что старик твердо хочет ехать – у такого старика не бывает пустой болтовни.

«Сегодня петуха съели…»

Он не понял; я сказал, что мы все – и он в том числе – сегодня ели их петуха; обратного пути нет.

«Вот так, значит, – промямлил Гривенник (кажется, он не совсем меня понял). – Ну, спасибо, что предупредили».

3. V.1947

Тредубов, Шершнев, Игумнов и с ними Моргенштерн – отправились в турне давать концерты, поездка будет долгая, конечная цель – Бержерак; в каждом городе, где намечается остановка, они будут давать концерт, показывать короткий документальный фильм, снятый эмигрантами вместе с французами (еще не видел), распространять газеты, агитировать; вперед поехал Вересков, он все это и устраивает. Где-то в городах есть люди, которые клеят афиши, ходят в клубы, раздают пригласительные. Это происходит прямо сейчас, в эти волшебные весенние дни. Может быть, что-то изменится. В редакции – Роза, еще двое молодых и я: дел невпроворот, на почте тоже много работы, французы шутят: «Май – влюбленные завалили нас почтой».

11. V.1947

Игумнов планирует новую поездку по Франции. Тредубов, невзирая на слабое здоровье, жуткий провал, что устроил ему старик Б., и обескураживающие дебаты в школе, все время выступает, у него новая идея: создать сильную русскую общину во Франции, чтобы отстаивать интересы эмигрантов и влиять на взаимоотношения с СССР. Его статья вышла в Paris-Presse. Говорят, будто у него появились связи с RPF [161], он им интересен (антибольшевик и гражданин Франции).

Николай держался очень по-взрослому и не был похож на вчерашнего мальчика на побегушках; вошел в мой дом не тредубовский шофер, а молодой человек с достоинством, выглядел собранным. С какой-то целью, – догадался я. Он привез Маришку, я собирался пойти со всеми в парк, предложил ему поговорить по пути, он очень настойчиво попросил меня задержаться:

– Это требует вашего внимания, – сказал он, – по пути в парк не выйдет.

Хорошо, сказал я и попросил Руту отвести детей, позаниматься с ними, пока мы с Николаем беседуем; про себя подумал, что молодой человек рисуется, сейчас будет играть в коммуниста, вся эта серьезность, решил я, несомненно, напускная, он же дружил с Чарской и ее компанией, он распространял их листовки, а теперь возит листки Игумнова, возит Тредубовых, видимо, назрел внутренний конфликт. Я был уверен, что он в душе симпатизировал Чарской. Если бы мне пришлось выбирать между Игумновым и Жанной Чарской, я бы пошел за ней, за этими длинными ногами, шапкой каштановых волос, и какая разница, что говорит она, во что верит, когда она так хороша, остальное не имеет значения. Я поднимался к себе с подносом – кофейник, чашки – и думал, что сейчас молодой человек мне сообщит, что он вступил в коммунистическую партию, и всем отношениям с Игумновым и Тредубовыми должен наступить конец. Может быть, он и Маришку привозить не будет? А может, он пришел спросить моего совета, как бы помягче выбраться из неловкой ситуации? Он дружил и с Наденькой… он был в нее влюблен… но – Наденька замужем за Тредубовым. Тут все так непросто…

Он садится напротив меня. От выпивки отказывается:

– Не пью. Не нравится.

– Кофе?

– Черный без сахара, конечно.

– Конечно.

– Отлично. Voila!

– Merci. Спасибо, то есть.

– Ну-с, об чем у нас с вами будет разговор? – спросил я, и выпил мою рюмку коньяку.

– Боюсь, что у меня дурные новости, Альфред Маркович. Вся наша семья собирается в Советский Союз и это…

– Черт! Вы серьезно?

– Да, боюсь, что так.

Вот так так! Черт, черт, черт!

– Я потому к вам, Альфред Маркович, и пришел, надо было раньше, но я не думал… Я очень забеспокоился вчера.

Мои пальцы затряслись. Я не заметил, как оказался на ногах, сел, налил, выпил. Так, так…