Виталий Науменко - Бедность, или Две девушки из богемы

к нам внимание! Искусствоведша вон тоже слилась, но перед этим

зачем-то заблокировала все компьютеры в музее. Вы сговорились?

— Какая искусствоведша?

— Такая. Искусствоведческая. Которая уехала из города, от-

ключила все компьютеры в музее и не сказала никому пароль. Вот

тебе случай. Мы ехали с другом в поезде и все деньги пропили. У нас

осталась только книга Артема Веселого «Россия, кровью умытая».

57

Подъезжаем к Тайге, а там опохмелиться можно. Пиво «Крюгер». Тут

у меня начинается «оперное», у друга плебейский блевандос, а туалет

заперт. Я давай всем толкать эту книгу, никто не берет, даже отшаты-

ваются… Чуть не ссадили как контру. Подъезжаем мы к Томску…

— Слушай, зачем ты все это мне рассказываешь? — Женя так бы-

стро изменилась, что снова стала нравиться себе, и кинула на парапет

этот лоскутный свитер, который так долго стаскивала с себя. — Ты

же видишь, что ты мне неинтересен. И байки твои. Ты такой веселый.

Она долго смеялась, а потом замолчала.

— Я умереть хочу.

— Зачем это? Ладно, другой случай. Мы идем с Наташкой Бара-

новой по ночному Омску… Мы ходили по мертвой снежной зоне туда

и обратно. Я не считал, сколько раз. А она потом говорит: «Четырнад-

цатый раз идем! Я уже замерзла!». То есть она-то все время считала!

Сережа упал на колени и обнял ноги Жени. Женя отдернула ногу.

Что бы она перед этим ни говорила, ей все равно стало стыдно, как

будто за ней подглядывают.

Следовавшая мимо группа гопников внезапно остановилась и

стала внимательно разглядывать мизансцену, возможную только в

дешевой мелодраме любого Народного Драмтеатра. Ничего хоро-

шего это не предвещало.

Женя встала и прошла как будто сквозь них, постоянных по-

сетителей острова, выполняющих упражнение гоп-приседания *, равнодушно дымя сшибленной у кого-то еще этой ночью застенчиво

или забывчиво неприкуренной сигаретой «Virginia Slims».

ХИТРОСТИ МОЛОДОГО МУЖА

Сережа пришел к Семену мокрый и избитый. Долго расстегивал

пуговицы, потому что пальцы не могли их зацепить, и, почти лежа

на боку, развязывал шнурки, ботинки хлюпали то ли водой, то ли

кровью. Давалось это непросто, потому что он почти ничего не видел.

_________________________

* гоп-приседания — сидение на кортах (местн.).

58

— Что с тобой, да на тебе лица нет! — сказал, не оборачиваясь, Семен, уже вернувшийся с работы и остервенело правивший тек-

сты, а слышал только, что кто-то ворочается у двери, и чувствовал

какой-то неприятный запах, заставивший его обернуться, прежде чем

сперва посетовать на соседей из трешки, интересных тем, что у них

на стене всегда висел плакат «Руки прочь от Вьетнама!», и которые

на кухне по утрам с боевым уханьем постоянно разделывали мясо.

Скинув один ботинок, лавируя при этом другим, Сережа при-

слонился спиной к стене. Его речь напоминала, будучи вполне инто-

национно ненашевской и внятной, что-то вроде камланий юродивого, только приблизительно понимающего, где он находится.

— Мне все время кажется, что она мне изменяет. Я уже не могу

с ней целоваться. Брезгливость какая-то. Мне кажется, что она вот

только что целовалась с кем-то, а потом подкрасила губы и вперед.

Я теперь понимаю, что человек может пойти на преступление из-за

любви, и я бы пошел.

— Я вообще не знаю, что ты в ней нашел, — ответил Семен, еще что-то дописывая. — Среднестатистическая дама — в меру

развратная, в меру целомудренная, в меру глупая. Занимайся с ней

сексом и всё!

— Да, возможно, нас связывает только секс!

Семен начал резать на Ненашеве одежду, а тот и не чувствовал

— настолько он был погружен в кривые и дугообразные переходы

своего сознания. Слова Семена звучали эхом, ничего не болело.

Выглядел Ненашев после встречи на ВУЗовской, как картина при-

болевшего примитивиста, но и умирать после недавнего жаркого

эпизода на набережной нисколько не собирался.

— Я понял, в чем твоя проблема, — сказал Семен, обмазывая

тело Сережи йодом и кромсая бинты, хотя Рукосуев уже и по-

стукивал в дверь деликатно туалетным мылом, прикрывая грудь

полотенцем жены с утками, укрывавшим одного единственного

утенка так стройно, что найти его на полотне было практичесчки

невозможно… Очевидно, что он и был последним из выводка…

А последние — всегда герои.

— Тебе нравится женское в своей крайней форме, а крайняя