Фридрих Горенштейн - Том 2. Искупление

Видно, ему было жарко в тугом галстуке, на висках и переносице дрожали капельки пота. Он вынул платок, вытер пот, потом в угол платка завернул сливовую косточку и спрятал в карман.

Старушки молча сидели перед ним: Марья Даниловна с вниманием на лице, а Клавдия Петровна с улыбкой.

— Поскольку реестр конфискованного у полковника Конькова имущества не сохранился, сын его, который был тогда несовершеннолетним и, естественно, не мог ничего помнить, указал вас в числе свидетелей… Возможно, удастся восстановить кое-что по памяти… Это поможет розыскам… Либо денежной компенсации…

— Конечно, — сказала Марья Даниловна, — я помню всю их мебель, они жили в трех комнатах. В первой комнате был кабинет Васи… Там стоял письменный стол, диван, кресло кожаное и несколько книжных шкафов… Кажется, три.

— Не торопитесь, — сказал молодой человек и начал что-то быстро писать.

— Ты о чем, Маша? — спросила Клавдия Петровна.

— Товарищ интересуется мебелью Васи… Вообще его вещами.

— Васи? — Она наморщила лоб. — Да, да… Вдруг он дает телеграмму встречай. Я всю ночь глаз не закрыла. Жена у него артистка. А у нас клопы.

— Мама, — сердито сказала Марья Даниловна, — не рассказывай товарищу глупости.

Клавдия Петровна улыбнулась.

— Потом вы все приехали… Мужиков двадцать… В орденах… Я вам всем на полу постелила… Ничего… По-солдатски. — Она засмеялась.

— Мама, — сказала Марья Даниловна, — товарищ не мог приехать тогда с Васей. Ты нарочно путаешь, чтоб меня позлить… У нее склероз, не обращайте внимания, — обернулась она к молодому человеку.

— Значит, шкафов книжных три? — тихо переспросил молодой человек, низко склонившись над бумагами.

— Три, — повторила Марья Даниловна.

— Телефон, — сказала вдруг Клавдия Петровна отчетливо и ясно.

Молодой человек быстро поднял голову. Клавдия Петровна серьезно и спокойно смотрела на него.

— В передней лежала шкура медведя, — добавила она.

— Верно, — удивленно подтвердила Марья Даниловна. — У них был телефон… И шкура медведя… Действительно, и я припоминаю.

— Все будет компенсировано, — сказал молодой человек. — Вы можете тоже требовать компенсации… Как мать…

— Мы в деньгах не нуждаемся, — сказала Марья Даниловна. — Володя другое дело, он молодой.

— Володечка прислал карточку, — улыбаясь, сказала Клавдия Петровна, — жена у него артистка… Ребеночек есть…

Марья Даниловна махнула рукой, подошла к полубуфету, наложила в блюдечко варенье — вишня была матовая, засахаренная. Она поставила это блюдечко перед матерью. Та улыбнулась, взяла сливу, выдавила из нее косточку, обмакнула мякоть в варенье и проглотила.

— Извините, — сказала Марья Даниловна молодому человеку. — Пойдемте дальше. В спальне у них висел ковер. Точно я не помню размер.

— Ничего, — сказал молодой человек. — Это пока предварительно. Вы вспомните, и мы еще с вами встретимся.

— А имущество жены тоже вспоминать? — спросила Марья Даниловна.

— Все вспоминайте, — сказал молодой человек, — все вам вернут.

Клавдия Петровна наклонила блюдечко, и варенье закапало, потекло на стол.

— Господи, — крикнула Марья Даниловна, — неужели ты без глаз! Господи, господи… Извините, — снова сказала она молодому человеку, встала и пошла на кухню.

— Это я нарочно, — шепотом сказала Клавдия Петровна, — чтоб она вышла… Вытащи мне коробку за твоей спиной… Под кроватью.

Молодой человек опять густо покраснел, оглянулся на дверь, опустился на колени и начал шарить под кроватью. Старушка подошла и, кряхтя, хихикая, уселась рядом на стул. Молодой человек долго шарил, натыкаясь то на угол чемодана, то на какую-то обувь, потом пальцы его ударили по тазу. Раздался звон.

— Тише, — шепотом сказала Клавдия Петровна, — Машка услышит… Она сейчас ищет тряпку на кухне, а сама недавно положила эту тряпку на балкон сушиться. Старушка хихикнула. — Ты дальше руку суй, не бойся, не укусит никто.

Наконец молодой человек нащупал картонную коробку и вытащил ее. Коробка была довольно большая, из плотного двойного картона. Очевидно, в нее что-то упаковывали раньше, сохранились даже наклейки, впрочем, совершенно неясные, вылинявшие.

— Спасибо тебе, — сказала старушка и ласково провела пальцами по крышке, пять тонких ломаных бороздок осталось на густом слое пыли, — я уж ее месяцев пять не видала, — говорила старушка, нежно поглаживая коробку, прикасаясь к углам, подергивая крышку, — прошу Машку, она не вытаскивает… Машка у меня всегда была упрямая… Вася — тот добрый… И Павлик… А эта упрямая.