Юрий Додолев - Просто жизнь - Повести и рассказы

— Дней пять гулять будут, — сказала Галина Тарасовна, и Ветлугин подумал, что она, должно быть, вспомнила свою свадьбу.

Неделю назад хозяйка познакомила его с ухажером — степенным мужиком лет пятидесяти. Он каждый день приходил к ней, приносил ребятишкам гостинец — кулек слипшихся карамелек, шумно чаевничал на кухне, держа блюдечко на растопыренных пальцах, все уговаривал Галину Тарасовну сойтись с ним, но она не спешила с этим, бесцеремонно выпроваживала воздыхателя, когда наступало время укладываться спать.

После работы она топила печь, кормила детей, доила корову, приготовляла пойло истошно визжавшему поросенку, потом, усталая, стучалась к Ветлугину и, если он не был занят, разговаривала с ним о всякой всячине до тех пор, пока не приходил ухажер. Галина Тарасовна расспрашивала про Москву, про мать, про умершего давным-давно отца, вспоминала свою жизнь на Тернопольщине и добавляла, что никогда не вернется туда, что уже привыкла тут.

Однажды она спросила:

— Здешний поп, как я поняла, с вами на фронте был?

— Точно, — ответил Ветлугин.

Хозяйка вздохнула.

— Чего же в гости к нему не ходите, а он к вам?

— Нет у нас теперь общих тем для разговоров! — ответил Ветлугин. — Бога нет — вы сами убедились в этом.

Галина Тарасовна задумалась. Ее лицо — чернобровое, с морщинками около губ и глаз, с красивым, но уже потерявшим свежесть ртом — стало строгим.

— Я-то убедилась. Раньше бог вот тут был, — она прикоснулась к сердцу, — а потом почему-то ушел. Может, это и хорошо, а может, и плохо. Самое главное для меня теперь — детей вырастить. Ради них, наверное, и сойдусь с ним. — Хозяйка показала рукой в том направлении, где находился дом воздыхателя. — А про вашего приятеля я просто так спросила.

Ветлугин одевался, когда к нему постучали.

— Войдите.

Увидел Ларису Сергеевну и онемел.

Она с любопытством осмотрелась, остановила взгляд на его груди. Ветлугин только теперь сообразил: на нем одна майка; извинился, стал напяливать рубаху.

— Не суетитесь, — мягко сказала Лариса Сергеевна и помогла ему застегнуть ее.

Ветлугин ощутил прикосновение ее тонких красивых пальцев и чуть не задохнулся от волнения. Засунув под ремень большие пальцы, расправил на сорочке складки, преувеличенно-бодро сказал:

— Порядочек!

Лариса Сергеевна сняла с полки томик Блока.

— Можно домой взять?

— Разумеется! — Ветлугин подумал, что она действительно похожа на Незнакомку, и не только на нее — на всех женщин, которых воспевал Блок, мысленно пробормотал: «Предчувствую Тебя. Года проходят мимо — все в облике одном предчувствую Тебя». Конечно же хотелось бы сравнивать Ларису Сергеевну с Лизой Калитиной, но чего не было, того не было.

Ветлугин уже давно догадался, что цинизм и бравада некоторых мужчин — всего лишь защитная маска, скрывающая их истинное отношение к женщине: боль, тревогу, ревность, восхищение и многое другое. Не отдавая себе в этом отчета, люди почему-то стремились казаться хуже, чем они были. Ветлугин решил: так, наверное, проще и легче жить. Очень часто, возмущенный какой-нибудь несправедливостью, Ветлугин начинал «качать права», резал в глаза правду-матку. Одним это нравилось, другим — нет. Именно поэтому и в армии, и в институте начальство относилось к нему настороженно.

Лариса Сергеевна попросила газету, аккуратно завернула книгу. Ветлугину это понравилось. Он чувствовал: надо что-то сказать, но язык будто присох и путались мысли. Если бы она не была такой красивой, то он, разумеется, не стал бы молчать. Но в присутствии Ларисы Сергеевны ему почти всегда становилось не по себе. Иногда хотелось беспричинно смеяться, а чаще делалось грустно-грустно — хоть слезы лей.

Он украдкой посматривал на нее, надеялся увидеть на лице что-нибудь такое, что окрылило бы, позволило бы вздохнуть полной грудью, но в затуманенных печалью глазах не появлялось ничего нового, и улыбка была прежней.

— Рассохи уже дома, — сказала Лариса Сергеевна. — Вот я и решила — лучше пораньше сходить.

— Правильно решили. — Ветлугин обреченно подумал, что эту девушку привели к нему лишь Колькины дела.

Изба, в которой жили Рассохи, была самой неказистой в селе, и стояла она как-то не так — вполоборота к другим избам. Тропинка в этом месте делала извив — огибала торчавший угол рассохинской избы. Завалинка была низенькой, наспех насыпанной; черный, уже начавший разрушаться вывод [9] Вывод — печная труба. нахально возвышался на потемневшей крыше, залатанной свежей дранкой; ступеньки крыльца стерлись.