Юрий Додолев - Просто жизнь - Повести и рассказы

Летали стрекозы. В детстве он очень любил ловить их. Они казались ему красивей бабочек и жуков. Захотелось поймать стрекозу, непременно большую, рассмотреть тонкое, изгибающееся туловище, огромные, выпуклые глаза. Сняв рубаху, начал подкрадываться к большой-пребольшой стрекозе, расправившей блестящие крылышки на сухой ветке. И вдруг почувствовал — смотрят.

Стараясь быть серьезной, к нему приближалась Лариса Сергеевна, и Ветлугин стал завороженно смотреть на нее, открывая все новое и новое в этой девушке, чувствуя ликование в сердце. Учительница шла не быстро, но и не медленно, лукаво улыбалась. Ветлугин понял, что до сих пор не видел, как она улыбается, сразу сказал сам себе: «Чудесная у нее улыбка, ничего похожего раньше я не встречал». Голову Лариса Сергеевна держала горделиво, но это получалось у нее непроизвольно; на гибкой и белой, как и лицо, шее чернела небольшая родинка.

— Валентина Петровна беспокоится. — Лариса Сергеевна по-прежнему старалась быть серьезной, но ее губы вздрагивали от беззвучного смеха и глаза были лукавыми.

— А вы? — храбро спросил Ветлугин и, не удержавшись, покосился на веточку, где только что сидела стрекоза.

— Я тоже!

Ветлугин так и не понял, пошутила она или сказала правду.

Руки и губы у Валентины Петровны были измазаны соком голубики, в ведре матово темнели крупные ягоды.

— Нету и нету вас, — затараторила она, увидев Ветлугина. — Хотела пойти, да Лариса Сергеевна опередила.

«Ага, ага», — обрадовался Ветлугин. Посмотрел на Ларису Сергеевну, но встретил строгий взгляд.

— Угощайтесь, Алексей Николаевич, — сказала толстушка. — Здесь столько ягод, что прямо страшно. С малых лет по голубику ходила, но такого урожая не видела. Я ведь местная, хабаровская.

— Вы тоже местная? — обратился он к Ларисе Сергеевне.

Она покачала головой и ушла.

— Лариса Сергеевна с Урала, — опередила ее Валентина Петровна.

Эти слова пробудили то, о чем Лариса Сергеевна старалась не думать, не вспоминать. Перед глазами ожил небольшой уральский городок, в котором не было ни шахт, ни рудников, ни других промышленных объектов, отравляющих воздух. Единственным крупным предприятием была каменоломня, расположенная на окраине городка и напоминавшая о себе двумя взрывами — рано утром и после полудня.

Лариса Сергеевна родилась и жила в верхней части городка. Отсюда были видны не только нижние улицы, но и каменоломня — снующие по тоненьким, словно ниточки, рельсам вагонетки, похожие на муравьев люди. Низкорослые сосны, вцепившиеся корнями в каменистый, покрытый бурыми иголками грунт, наполняли воздух опьяняющим ароматом, который не могли разогнать даже самые неистовые ветры. Мать Ларисы Сергеевны часто говорила, что если бы не эти ветры, то на горе, несомненно, построили бы санаторий для легочных больных.

До войны семья Ларисы Сергеевны жила хорошо — не бедствовали, ни на что не жаловались. Горе постучалось в их дом вместе с извещением о брате. Отец, прочитав извещение, ушел в спальню и долго не появлялся, а когда появился, Лариса Сергеевна чуть не вскрикнула — таким непохожим на себя он стал: глаза ввалились, рот полураскрыт, волосы всклокочены. Мать о чем-то спросила его. Он дико посмотрел на нее и начал бормотать. Лариса Сергеевна подумала: «Пройдет». Но отцу с каждым днем становилось все хуже и хуже, и очень скоро его прямо с работы увезли в больницу.

К этому горю прибавилось еще одно: кто-то пустил слух, что брат Ларисы Сергеевны вовсе не пропал без вести, а сдался в плен, служит у Власова. На Ларису Сергеевну, на мать и даже на отца поглядывали косо, случалось, публично оскорбляли их. Это продолжалось и после того, как мать Ларисы Сергеевны сходила в военкомат и узнала, что сын действительно числится в списках пропавших без вести. На вопрос — был ли он власовцем, ей ответили неопределенно: пока, мол, не установлено. И именно поэтому слух продолжал распространяться по улицам городка. Лариса стала сдержанной, молчаливой. И никому, даже самым близким подругам, не рассказывала, как ей живется, как трудно разговаривать с отцом, который бывал то тихим, словно ягненок, то по самому пустяковому поводу впадал в ярость. Мать ладила с ним, а она не могла. Еще в педучилище, куда Лариса Сергеевна поступила после семилетки, она решила уехать и во время распределения сама назвала Хабаровский край.

Здесь молодая учительница работала уже год, и работала хорошо. Боялась только одного — дурных известий, часто думала: или отцу станет еще хуже, или брат окажется предателем. Это давило, угнетало, не давало жить, как хотелось бы. Письма от матери она читала украдкой, долго не решалась вскрывать — ощупывала конверт, смотрела на свет.