Юрий Додолев - Просто жизнь - Повести и рассказы

Сразу после похорон представилась возможность занять освободившуюся комнату, но Зиночка твердо сказала:

— Нам нужна отдельная квартира. Пусть маленькая, но обязательно отдельная!

Доронину не хотелось покидать насиженное место. Зиночка привела столько аргументов, проявила такую настойчивость, что муж начал хлопотать. Вскоре они поехали смотреть малогабаритную квартиру в Новых Черемушках, где в те годы вырастали, словно грибы после дождя, целые кварталы. Жена — раздобревшая, накрашенная, в дорогом пальто — открывала двери, восторженно ахала. Ей понравилось почти все — и светлые, изолированные комнаты, и крохотная кухня, и балкон, с которого был виден весь двор, обсаженный молодыми деревцами, с детской площадкой посередине.

— Жаль, что санузел совмещенный, — посетовала Зиночка и решительно добавила: — Переезжаем!

В Новых Черемушках они прожили почти двадцать лет. Наслаждаясь теперь покоем и относительной тишиной, Доронин с удивлением спрашивал себя, как он умудрялся в прежних условиях править рукописи, писать, читать.

Через два года после переезда на новую квартиру Зиночка устроила Вадика в детсад и пошла работать администратором в кинотеатре: два дня дома, один на службе.

Сын уже умотал в институт — он просыпался раньше отца и матери. У Зинаиды Николаевны был свободный день, и она, большая любительница понежиться в постели, должно быть, еще дремала. Наскоро позавтракав, Доронин отправился в издательство. Он мог приходить на работу в любое время дня; кроме того, раз в неделю ему полагался так называемый творческий день, но он не использовал его — всегда появлялся в издательстве ровно в одиннадцать.

Закрывшись в служебном кабинете, Доронин положил на край стола так и не прочитанную рукопись, пододвинул к себе папку с документами, но взгляд лишь скользил по строчкам. Он понял: сегодня не сможет ни читать, ни писать; сказал секретарше, что будет работать дома, и ушел.

На улицах было шумно, многолюдно — шуршали шины, взвизгивали тормоза, громко разговаривали люди. Все это мешало сосредоточиться, и Доронин, очутившись на Комсомольской площади, неожиданно для себя купил билет, сел в первую попавшуюся электричку и поехал куда привезет — лишь бы в одиночестве побыть.

Он сошел минут через сорок, постоял на мокрой платформе, к которой вплотную подступал лиственный лес, жадно вдохнул чистый, сырой воздух. Электричка умчалась, унося на хвосте два красных огня. В лесу было безлюдно: дачная и грибная пора уже кончалась. Размокшая тропинка виляла, огибая кусты, пахло прелью, и стояла такая чуткая тишина, что даже робкое дзиньканье синицы показалось громким. Задевая руками ветки, Доронин свернул с тропинки, углубился в лес. Почерневшие листья пружинили под ногами, концы брюк намокли. Найдя удобный пень, Алексей Петрович сел и тотчас позабыл, где он…

Почти в такой же осенний день он и Верка приехали в Курганную. На привокзальной площади, около коновязи, стояли две набитые пахучим сеном брички; дивчина в сапогах раструбом и степенный дед с окладистой бородой поглядывали, держа под мышками сыромятные кнуты, на немногочисленных пассажиров. Верка хотела нанять бричку, но дивчина и дед в один голос сказали, что едут в другую сторону. Алексей предложил идти пешком.

— Отсель до нашего хутора пятнадцать верст, — предупредила Верка, — а чеймодан, сам видишь, тяжелый: кой-что справила племяшам, мандаринок купила и полпуда тюльки везу — маманя и братан люблять посолонцеваться.

— Донесу.

— Смотри.

Шлях был широкий, с накатанной колеей, с неглубокими выбоинами, наполненными полузасохшей грязью. Верка сказала, что неделю назад сильно дождило, а теперь снова суховей. Во все стороны расстилалась гладкая, как стол, степь, покрытая уже побуревшим, ломким ковылем; кое-где виднелись черные проплешины, похожие на разлившийся мазут.

— Чернозем, — пробомортала Верка. — Раньше тута сеяли.

Алексей понял, о чем подумала она. Четыре года назад эта степь родила хлеб, теперь же на ней шелестел ковыль — некому было пахать, сеять, убирать урожай.

Чемодан оказался тяжелей, чем поначалу решил Алексей. Он перекладывал его из руки в руку, часто нес на плече.

— Чего все время на одно ставишь? — полюбопытствовала Верка. — На другом тоже неси — так полегше будеть.

— Нельзя.

Верка распахнула глаза, но сразу сообразила, в чем причина, с участливостью в голосе спросила: