Эли Фрей - Везувиан

– Бах. Он вырывает меня из обыденности, уносит прочь от земли, от всей этой грязи и бестолковой суеты. А еще Бах дает мне важные уроки, самый ценный из которых – урок мужества.

– Конечно, он унесет тебя прочь от реальности. Например, вгонит в сон. Подальше от людей.

– Стефа, Стефа. Ты просто очаровательна своей неотесанностью, – сказал он ласково и свысока. Этот тон меня немного оскорбил. Если я не люблю классическую музыку, то почему сразу неграмотная дура? Что за стереотипное мышление? Но я не стала спорить с Яном. Дурацкий получился бы спор.

– Сыграй лучше что-нибудь из «Металлики», – попросила я, – или Дисней.

Мы встречались каждую неделю по субботам, в одно и то же время в одном и том же месте. Я перестала бояться и стала подтрунивать над Яном. Мне кажется, это ему нравилось. Шутила над его угрюмостью, он отвечал на мои выпады легкими призрачными улыбками. Ох, если бы можно было поймать все эти улыбки и посадить в банку, чтобы одинокими вечерами любоваться на них. Но они упархивали от меня словно бабочки.

Снова тот самый бар. Мне порядком надоело это место. Я тщетно пыталась вытащить Яна прогуляться:

– Ты похож на картошку в мешке! Боишься, что снаружи на солнце ты покроешься ростками и начнешь гнить.

На что он просто сказал «нет». Мне было бы интересно пройтись с ним по улицам среди людей, узнать, какое впечатление он производит на окружающих, как они смотрят на него. Боятся ли они его так же, как я сначала? Или спокойно проходят мимо, не обращая внимания? Одна ли я чувствую эту страшную ауру?

Ян стал обучать меня игре на фортепьяно. Самую легкую мелодию – «Собачий вальс» – я разучила за двадцать минут и была жутко горда собой.

– В детстве у нас дома стояло бабушкино пианино. Я часто бренчала на нем от скуки, пыталась что-то сама выучить, но только мучала уши домашних и издевалась над несчастным инструментом. Если бы знала эту мелодию тогда, думаю, домашние были бы рады, что я могу играть хотя бы что-то.

После игры на фортепьяно у нас появилась традиция подолгу сидеть на подоконнике. Окно в помещении утопало в глубокой нише, на подоконнике лежал матрас и подушки. Мы забирались на него и подолгу разговаривали о сокровенном. Говорила в основном я, а Ян слушал и задавал вопросы. Ему была интересна моя жизнь, и мне было это приятно. В такие моменты он напоминал мне моего виртуального мистера Дораку. Я обожала эти посиделки.

Больше всего меня тревожило одиночество и проблемы с жильем.

– И почему ты порвала с ним? – спросил Ян. Я завела речь о Артеме. Это было моей самой болезненной раной.

– Я не хотела привязывать его к себе. Он оставался в Судоверфи, а я должна была уехать.

– Так ли это? – Он смотрел на меня так, будто знал мои самые сокровенные тайны, спрятанные так глубоко, что даже я сама не знала о них.

Я глубоко вздохнула.

– Я не хотела, чтобы меня что-то держало в моей старой жизни, кроме семьи. Поэтому порвала с ним, чтобы начать с чистого листа. А еще… я не слишком верю в любовь на расстоянии. Мне кажется, отношения на расстоянии – искусственные. Они не принесут радости.

– Почему ты так в этом уверена? – Ян внимательно посмотрел на меня. – Ведь люди по обеим сторонам экрана настоящие. Они думают, чувствуют, радуются и страдают. Значит, и отношения между ними настоящие.

Я помолчала немного, раздумывая.

– С этой стороны ты прав. Но эти отношения… Не такие полные, как настоящие.

– Почему? – упрямо повторил Ян.

– Ты не чувствуешь человека рядом с собой, не можешь дотронуться до него, почувствовать его.

Ян протянул мне руку.

– Дотронься до меня, – сказал он требовательно.

– Что? – растерялась я, смотря на протянутую руку. Вот так просто взять его за руку?

Я осторожно протянула в ответ свою и робко обхватила кончики пальцев. Кожа Яна была теплее моей. Мне казалось, что с каждой секундой она становится горячее, еще миг – и на моей руке останутся ожоги.

– Твои пальцы дрожат, – тихо сказал Ян. Его лицо на миг озарилось новым светлым чувством, в котором мелькнула доля нежности.

Я убрала руку, стараясь делать это медленно, хотя хотелось резко отдернуть ее, словно я прикоснулась к горящему уголку.

– Разве теперь что-то изменилось? – спросил Ян с вызовом.

– Ты не поймешь, – устало сказала я. – С тобой бесполезно спорить. Ты сидишь в своей раковине. Была б твоя воля – ты общался бы с человечеством исключительно по проводам.

За наши встречи я изучила каждый уголок бара, я могла бы детально нарисовать его с закрытыми глазами. Мы перепробовали все коктейли – слабые, крепкие, кислые, сладкие, – переиграли во всевозможные настольные игры, которыми были забиты полки. Переговорили обо всем, о чем только можно. Теперь Ян знал обо мне все. А я о нем – по-прежнему ничего.