Александр Семёнов - Редкие девушки Крыма

– Дай-ка мне, – сказал я, зная привычку Мексиканца делать из картин самолётики и запускать в окно.

– Да на здоровье, – ответил он, – я ещё нарисую.

Я всю перемену оглядывался на ворота, дожидаясь ребят, увидеть которых сегодня почти не надеялся. Они предупреждали, что начало дня пропустят, будут – как победители военно-спортивной игры – встречать в Севастополе делегацию болгарских школьников. А, пропустив начало, стоит ли приходить на последние два урока? Я бы, наверное, прогулял.

Но они всё-таки появились.

– Идём, – сказал я, и мы с Серёгой поспешили навстречу. – Здорово, Миха! Привет, Вадим! Володя, как дела? Девчонки! Алёна, Таня! Маринка…

– Сегодня отмечаем день знаний, – сказал Миша. – В пять на ранчо.

– Придём, – ответили мы.

– Инструмент не забудь, – напомнил Олег.

– Будет сделано!..

Назавтра, по школьному распорядку, у нас был субботник. Я больше любил весенние субботники, когда мы носилками растаскивали по будущим газонам привезённую землю и сажали деревья. У школы были свои аллеи в парке: кипарисовая, можжевеловая, из серебристых туй, – и самые старые деревья на них давно вымахали в два человеческих роста. И, присыпая землёй корни нового саженца, я всякий раз настраивался на философский лад: вот окончу школу, уеду, а этот розовый куст останется и, может быть, глядя на него… Нет, персонально меня вряд ли кто вспомнит, 6 6 Ошибался, приношу запоздалые извинения. Помнят лично меня и остальных, да ещё как помнят! но хотя бы наш класс, год нашего выпуска?..

Осенью – другое дело. Никакого творчества и созидания, уборка мусора, грабли, вёдра, совковые лопаты, – и, тем не менее, на осенние субботники я тоже ходил с удовольствием. С мусором на своём участке парка мы разбирались легко, а затем… Но первым делом всё-таки наводили глянец. С утра в наш зелёный, полный хвойных ароматов, постоянно растущий парк с причудливо расположенными аллеями, которые при взгляде сверху складывались в буквы КЧФ, 7 7 Краснознамённый Черноморский Флот. Или чулочная фабрика, если верить испытанным острякам. и множеством тайных тропинок, пришли все одноклассники, даже те трое, кто вчера не был в школе. Нет, не все: Моторина не пришла, но это небольшая потеря. Появилась и Лена Гончаренко в синих трикотажных брючках с проступающими контурами трусиков и сиреневой футболке навыпуск. Я и забыл о ней, сперва отмечая день знаний, потом думая о том, как отметили, но, увидев со спины, мигом вспомнил и узнал по ногам. Сегодня, во всю длину обтянутые тонкой тканью, они казались ещё стройнее и крепче. На них были кеды, обыкновенные, наверное старые и предназначенные для чёрной работы, но, увидев их, я представил не работу, а бег, невесомый бег по блестящей траве, по волнам залива, по крышам, по белоснежным облакам… Потом вспомнил, с каким потерянным видом она стояла вчера у доски, как молча выполняла дурацкий каприз Сидельникова, забирая стул, – и бегущая девушка медленно спустилась на землю, подобрала разорванную пачку «Беломора», кинула в жестяное ведро, потянулась за граблями.

Под звуки бодрых песен из репродуктора мы взялись за дело. «Нам нужны такие корабли на море, чтобы мы могли с любой волной поспорить!..» – чеканил в вышине залихватский тенор, и я собирал первое ведро. «Для бывалых ребят океан, будто брат, нам грустить о дорогах не нужно…» – ураганом налетал колоссальный баритон, и я опрокидывал эмалированное ведро над контейнером, для верности ударял кулаком по днищу. «Есть на свете капитан Джеймс Кеннеди!» – выговаривал комически-старательный бас, и мы двумя цепочками двигались друг другу навстречу, оставляя за собой чистоту и красоту.

Не так много было мусора, за час контейнер наполнился едва ли на треть. Закончив, составили пирамидой инвентарь, переглянулись… Ну что, на поляну? «Кто последний, тот карась!» – крикнул Мексиканец, но мы и без этого летели со всех ног.

Наша поляна, за пределами кипарисовой буквы Ф, на склоне пологого холма, была ещё дикой, с цветущими по весне маками и без торчащих из земли поливальных фонтанов. За кучу-малу на этой поляне я и любил осенние субботники. Четыре года назад, впервые ступив на неё, я в тот же миг схлопотал подножку от одноклассника и покатился под гору, но, ещё не поднявшись, понял, что это шутка и злиться не надо. Что же, я хотел быть моряком, но в глубине души допускал мысль, что, может быть, стану и космонавтом. И, конечно, знал о таком аттракционе, как центрифуга. Я взлетел на ноги, догнал парня – того самого, кто позже стал моим другом и в конце восьмого класса уехал в Поти, – вскинул на плечи и закружился, быстрее, быстрее, потом отпустил, и Андрон, сделав несколько пьяных шагов, уцепился за ближайшую девчонку, вместе с ней рухнул в маковые заросли. Девчонкой была Оксана Ткаченко. Удивительно, но уже в тот день я носился за ней по поляне, усаживал наземь и даже щекотал, чувствуя пальцами тонкие рёбра, дыхание, смех. Ей было не противно, точно говорю, как и другим, попадавшимся в когти. Но, возможно, теперь, когда Оксана могла мимолётным взглядом пронзить насквозь, я бы держался смелее, если бы тогда не заходил так далеко. Сейчас я был уверен, что она глядит на меня, скрывая усмешку, – и поневоле всем видом начинал возражать, оправдываться, и придумывал за неё новые колкости, и мысленно отвечал на них, и в итоге слишком суетился.