Наталья Галкина - Ошибки рыб

— Что за кибитка! — сказала я. — Словно мы в Антарктике или Арктике.

— Девочка после бронхита? — осведомился проводник. — Мне о ней Владимир Львович говорил.

По лесенке вошли мы втроем в крошечный тамбур, оказались перед задраенной дверью, проследовали в крошечную комнатенку с принайтованными скамеечками; дверь за нами закрылась, как в подлодке, убыл наш проводник через епифанский шлюз, задраив и его.

Он заглядывал снаружи в окошечко, переговаривался с Косоуровым через допотопный шлемофон, а я не могла унять легкую дрожь, страх обуял меня ни с того ни с сего, заменитель клаустрофобии. Кем ощущала я себя в ту минуту? подопытной мышью? подводницей? пассажиркой на тот свет из захлопнувшейся газовой камеры? космонавткой поневоле вроде белой собачки? Только не собой!

Давление понижалось, дышалось иначе, Косоуров говорил мне, что «подъем в гору» переносится всеми легко, «спуск» идет тяжелее, «спускаться» надо медленно, иначе может пойти кровь из носа и ушей, я слушала его и не слушала, что-то происходило со мной, словно действительность двоилась, троилась, кроме косоуровского голоса, звучал еще один голос, читавший вслух: «Опять крутит непогода, сыплется снежная крупа. Зажженный фонарь освещает палатку, спальные мешки, две фигуры и томик Пушкина с историей Гринева».

Шелест переворачиваемой страницы. Вой ветра.

— «Мы любовались прекрасной картиной вечерних облаков. Тень от зашедшего солнца чуть обгоняла нас. Оползали морены, осыпались камни бесконечных осыпей, таял лед на острых иглах в верхней части ледника».

Белой мглой заволакивало нашу научную кибитку, вот она развеществилась, пропала, видно было только бескрайнее холодное небо над горами, победоносную отвлеченную голубизну, лилово-синие тени на белом фирне.

— «На леднике среди камней, — слышала я резонирующий под колоколом чужого времени незнакомого пространства молодой веселый голос, — можно было встретить лишь мышей, а еще выше — пауков, стрекоз, бабочек, большая часть которых погибла и лежала на снегу. Однако на высоте 5000 метров исчезли и эти представители животного мира. Лишь последний, самый упорный спутник, — горные галки — сопровождали нас до высоты 6000 метров и чуть не подвели нас, поклевав значительную часть продуктов, оставленных на обратный путь. Но вот и галки покинули нас».

Снег, солнце, горы.

Я была бабочкой на снегу, большой белой бабочкой с буквами на крыльях, и все вобрал мой калейдоскопический фасеточный взор: гордые острые конусы вершин, причудливые изломы ледопада, подходящего ко мне, чуть скользя на льду на железных шипах, альпиниста, легкого невысокого человека в темных солнцезащитных очках-консервах.

— Вот тебе раз! — воскликнул он, увидев меня. — Что это еще за чудо? Откуда ты взялась? Какой почтой тебя занесло с Килиманджаро? И что написано на твоих крылышках? О, да ты еще живая!

Меня готовы были расклевать вспугнутые им галки, и чего только не было написано на моем палимпсесте, начиная с названий Дыхтау, Нанга-Парбата, Саграна, Гандо, Ушбы, Джагатурлючата, перевалов и пещер, любимых Дали, Сванетской богиней охоты Дианою, с множества описаний страны По-ми-ло, она же страна Памер, именуемая «Кровлей мира» и «Подножием смерти».

Он наклонился ко мне, чтобы поднять меня, я возопила немо, боясь рассыпаться на мириады снежных кристаллов и искр пыльцы, он пропал, пропали горы, исчезло сияющее небо, Косоуров с коренастым научным дяденькой вытаскивали меня из барокамеры, кушетка была узенькая, потолок покрашен грязно-белой масляной краской.

— Все хорошо, она пришла в себя.

— Как вы нас напугали! Говорить можете? Как себя чувствуете?

— Меня чуть не склевали галки, — отвечала я, с удивлением слушая собственный слегка севший, хрипловатый тихий голос, — но альпинист не успел меня поднять, вы спугнули его.

— Бредит.

— Я не брежу, просто сон рассказываю.

— Первый раз вижу, чтобы так реагировали на незначительный подъем. Что у нее в анамнезе?

Не дожидаясь ответа Косоурова, я ответила сама:

— В анамнезе у меня то, что, я рыжая, потому у меня все не как у людей.

— Аллергией не страдаете?

— Пока нет. Буду страдать после сорока.

— Она у вас шутница.

На трамвайной остановке спросила я Косоурова, нет ли у него фотографии Абалакова, поскольку была уверена, что видела именно его.

— Есть, есть. Покажу. Расскажите, что вы видели, если помните.

Я рассказала.

— Все было так достоверно, а я ведь никогда не читала об альпинистах, горах, насекомых на снегу, ничего о них не знала. Вы мне верите? Просто непредставимо. Как будто мне передался чужой личный опыт. И в этом новшество моего.