Наталья Галкина - Ошибки рыб

Лет двадцать, надевая все ордена, отец ходил по всевозможным инстанциям. Сестра вышла замуж, переехала к мужу, старший брат укатил на заработки на севера, я отслужил в армии, окончил институт, работал инженером в научно-исследовательском институте на Выборгской стороне и писал диссертацию. И тут, как управился я со вводной частью, нам внезапно дали смотровой, потому что дом наш предназначался на снос: северная стена, выходящая во двор, дала трещину, вставляемые днем в оконные рамы стекла ночью из-за перекоса в рамах лопались снова, несознательные забивали их фанерой, а один побогаче свой проем оконный кирпичом заложил; в парадной при входе поставили подпорки, и тут уж особо нервные лишились сна, всё ходили на лестницу слушать, как подпорки трещат, а перекрытия дышат. Даже мы, по правде говоря, при всей нашей невозмутимости дрогнули, ибо весь дом должен был неотвратимо рухнуть на нашу отдельную прадедушкину квартиру, кто бы нас тогда отрыл, спрашивается, эмчеэса еще не существовало, отрок Шойгу в Туве могильники копал в нашенских эрмитажных экспедициях у знаменитого Грача.

Но достаточно долго прожили мы, как камикадзе, пробыли натуральными смертниками, ожидавшими (особенно в часы ночных страхов, свойственных не только атеисту, но и всякому существу, к чьему лицу прикасаются волны космогонического темного океанариума) обрушения всей этажности дома на наши подвальные головушки.

Мы упрямствовали, упорствовали, отказываясь от предлагаемых нам кубатур, и переехали последними, когда всё уже было расселено, пусто, гулко и неосвещаемо. Семья наша не пожелала отправиться в Лесное, отвергла хрущобу на Средней Рогатке, полкоммуналки в Коломне; мы слыли неблагодарными свиньями, неодомашненными животными, не желавшими есть с руки, в этом мерещилась (и нам, и недовольным чиновникам) некая дурная бесконечность, неразрешимость, едва смягчаемая пролетарским происхождением и заслугами родителей.

Все изменилось осенним днем, прибежал отец, осмотревший только что предложенное очередное помещение неподалеку от канала Грибоедова на Д-вом переулке, и сказал:

— Переезжаем! Фатера как по заказу!

Намаялись при переезде и мы, и грузчики, и родня, и друзья-знакомые, таская вещи да старую мебель на пятый этаж по узкой крутой лестнице без лифта; зато дом был после капремонта, зато из кухонного оконца виден был купол Исаакия. Фатера оказалась четырехкомнатная с крохотулечной ванной, антресолью; мы торжествовали!

Шкафы уже устоялись на копытцах подкладных фанерок, абажуры со светильниками приняли в свои домишки обнаженные лампочки, занавески обрамили окна, предметы домашнего обихода, от книг до кастрюль, покинули тюки и коробки, а мы привыкли различать голоса дверного звонка и телефонного (фатера была, кроме всего прочего, — о, наслаждение! — телефонизирована, черный хвостатый с диском да трубкою гордо стоял на старой тумбочке в прихожей), когда брату взбрело заменить древний, доставшийся от прежних жильцов кухонный шкаф на пенал, купленный по случаю в известной всем ленинградцам мебельной комиссионке на Марата.

— А что с этим делать будем?

— Отнесем на помойку. Кому надо, тот себе его заберет.

Что было логично, мы сами принесли, помнится, с помойки этажерку с буфетом, отмыли их, отшкурили мелким наждачком, покрасили черной краской, покрыли лаком, и стояли оба предмета, украшенные вышитыми матушкой салфеточками, в глубокой красоте.

Вот тут мы, на нашу голову, предназначенный на вынос шкаф от стенки-то и отодвинули.

— Это для чего тут к стене фанера приколочена?

— Может, стену выровнивали, чтобы шкаф прислонить.

— Непорядок, давай фанеру отдерем, выровняем, как положено, зашпаклюем, подкрасим под цвет всей кухни, благо «слоновой кости» в хозяйстве две банки имеется.

Отодрали мы фанеру, и предстала пред нашими очами дверь.

— Может, фатера раньше больше была, а теперь ее на две разделили?

— Тогда бы стену заделали наглухо, — сказал брательник, заглядывая в замочную скважину. — Мать честная! Там еще одна комната! Звони дяде Ване, он любой замок открывает.

— Отмычкой, что ли?

— Гвоздиком.

— А надо ли ее открывать? — сказала матушка нерешительно.

Пришел с работы отец, приехал дядя Ваня, выпили «зубровки», советовались.

— Вам за нее придется дополнительно платить как за излишки площади как пить дать, — сказал дядя Ваня.

— Это если мы ее в жилконторе обнародуем, — уточнил отец.