Ханан аль-Шейх - Тысяча ночей и еще одна. Истории о женщинах в мужском мире

– Почему? – спросил садовник.

– Потому что пить вино – грех! – ответил Нур ад-Дин.

– Но Аллах милосердный прощает грехи, – стал уговаривать его садовник. – Есть лишь два греха, которые он не потерпит: вероотступничество и убийство.

Услышав это, Нур ад-Дин пригубил вино в первый раз и нашел его неприятным на вкус. Он отставил кубок.

– Разве лекарства не горьки? – сказал садовник. – А вино ведь очищает кровь, способствует перевариванию даже самой тяжелой пищи и, что самое главное, склоняет к соитию!

Все рассмеялись, включая Нур ад-Дина, который допил свой первый кубок, а затем осушил и второй, и третий. Он взялся за четвертый, и тут садовник привел прекрасную девушку, черноглазую и с волосами столь длинными, что они тянулись за ней по земле, будто покрывало. В руке у нее был атласный мешочек, из которого она достала тридцать три резные деревяшки. Из них она собрала индийскую лютню и стала играть и петь голосом чистым, как у райской птички:

Нур ад-Дин был очарован ее красотой и голосом, но, когда занялась заря, он встал с места, чтобы уйти, беспокоясь, что слишком поздно вернется домой. Девушка увидела это и пропела:

Не спеши уходить, о возлюбленный мой!

Удачу лови: поцелуями встретим восход!

Нур ад-Дин передумал и остался с девушкой чуть не до полудня. Они целовали друг друга снова и снова – в губы, глаза и щеки. Когда через какое-то время он снова собрался идти, девушка спросила, куда это он.

– К моим родителям, – ответил он.

Она засмеялась:

– Мужчина ты или мальчик?

Когда Нур ад-Дин пришел домой, мать сердито сказала:

– Мы о тебе беспокоились. Отец уже жалеет, что разрешил тебе отправиться на эту пирушку.

Она подошла к сыну и учуяла запах вина.

– Неужели ты стал пить вино, не боясь Аллаха Всемогущего?

Но Нур ад-Дин не ответил, ушел к себе и крепко заснул.

Его отец, всю ночь не сомкнувший глаз, услышал, что сын вернулся.

– Почему наш сын не возвращался домой всю ночь? – спросил он.

Мать сказала ему, что ночные ароматы сада одурманили Нур ад-Дина и усыпили.

Но отец вошел в покои сына и, учуяв запах вина, закричал:

– Ах ты, проклятый повеса! Разве забыл ты, что имя твое означает «свет веры»? Сдается мне, что ты растерял все свои мозги, раз напился вина!

Нур ад-Дин еще не протрезвел. Он вскочил и со всей силы ударил отца кулаком в глаз и выбил его из глазницы. Отец пошатнулся от боли и упал без чувств.

Мать Нур ад-Дина, плача, брызгала на мужа розовой водой, пока он не пришел в себя. И тотчас поклялся, что на следующее утро отрежет сыну правую руку. Жена умоляла его сжалиться, но он хотел наказать сына самым ужасным образом. Наконец жена уговорила его поспать, а сама поспешила к Нур ад-Дину. Когда он протрезвел, она дала ему тысячу динаров и велела спешно покинуть дом. Нур ад-Дин спросил ее, в чем дело, и, когда она ему все рассказала, не поверил, что мог совершить такое. Мать умоляла его поспешить:

– Беги, пока твой отец не проснулся и не отсек тебе правую руку, как обещал. Но постарайся тайно послать мне весточку.

Они, плача, обнялись.

Нур ад-Дин пришел на берег реки и увидел стоящий на якоре корабль, на который поднимались люди. Он спросил матросов, куда они плывут, и, узнав, что в Александрию, присоединился к ним. Покуда корабль покидал Каир, Нур ад-Дин заливался слезами.

В Александрии с ее высокими стенами и запирающимися воротами, прекрасными парками и дворцами он почувствовал себя в безопасности. Он нашел себе комнату над лавкой аптекаря и на следующее утро отправился на рынок и купил товара для торговли вразнос. Расхаживая по улицам, он заметил девушку, которая приехала верхом на муле.

Лицо ее было скрыто чадрой, но он заметил ее чарующие глаза. Покуда она шла, изгибы и округлости ее стройного тела притягивали к себе взгляды всех мужчин на базаре. Ее спутника, казалось, это вполне устраивало. Он принес стул и усадил на него девушку – только тут Нур ад-Дин понял, что она невольница, которую собирались выставить на торги.

Работорговец сдернул с головы девушки чадру, и все ахнули от восторга.

– О вы, богатые и знатные, купцы и царедворцы! Цена этой девушки, словно созданной для любви, прекрасной, как луна, звезды и сверкающий бриллиант, пятьсот динаров – кто даст больше?

И торги закипели. Больше всего – девятьсот пятьдесят динаров – предложил древний старик.