Альфонз Беднар - Современная словацкая повесть

У Томаша Вайсабела было три брата — строили они по дому в родной деревне, где оставался один Томаш. Братья посылали ему деньги, так как работали там, где хорошо платят: Яно на шахте, Юро в армии, а Павел был парикмахером. Так, вечерами, Томаш построил три дома, а помогала ему жена Илона. Еще когда ставили первый дом и тащили бочку смолы, Илона надорвалась, изошла кровью и скинула. Пусть и не велика беда, но детей у нее больше не было; прочахла она двадцать лет и померла.

Братья приехали, выплатили Томашу его долю и продали под дачу родительский дом, потому как стоял он в мокряди возле леса. Дурак чего не купит! Томаша привезли сюда, где леса нет, — другого места не сыскалось. И вот Томаш ковыляет тут с клюкой и ждет, когда ему выйдет срок, потому что в богадельню приезжают ждать.

Томаш возвращается в клуб — с экрана говорят о продуктивности.

— Не для нас передача, — роняет Томаш и разворачивается на пятке.

Старики и старухи подымаются. Один Йожка остается при голубом свете — ждет конца передачи.

— Необходимо ликвидировать устаревшее оборудование, обзавестись новыми, более производительными породами скота, искать резервы и развивать продуктивность. Так, например, национальное предприятие… — вещает упитанный диктор.

— Приедешь к нам, — обращается к телевизионному оратору Лоло, сдвигая на голове папашку, — другую запоешь песенку.

Пенсионеры разбредаются по высокому коридору, шаркая домашними туфлями по плиткам.

— Этот расщепленный абрикос не иначе как золотую медаль заслуживает, — говорит садовник Димко, грустно глядя на доску объявлений. На доске висит письмо Сильвинки для Иоганы.

— Чего же она его не берет? — ворчит Терезия Гунишова, восьмидесятилетняя торба с ядом.

— Не встает уже, — мягко замечает Димко.

— Притворяется, — отрезает Гунишиха и, откашлявшись, направляется прямо к Иогане.

— Не тормоши ее, Терезка, — говорит садовник Димко в дверях «девичьей», но тут Гунишиха так вскрикивает, что пробуждается хмельная Каталин Месарошова.

— Веселей-ка мне сыграйте, ножки сами в пляс пойдут, — напевает она.

— Цыц, пьянь экая! — прикрикивают на нее.

В дверь протискивается Лоло. Зажигает свет и снимает черную папашку. На всю девичью сияет его лысина.

— Плешак! — заходится смехом Каталин.

— Шалабольница! — припоминает Лоло прозвище, которое дала ей строгая вдова Цабадаёва.

— Получишь у меня! — грозит ему Каталин.

— По крайности не замерзнет! — не дает ей спуску Лоло. Постояв, удаляется. Входят бабки, вздыхают.

— Даже письма не прочла.

— Кто вослед пойдет?

— Заместо меня пошла, мой черед был.

— Не толкайся, и ты окочуришься.

— Я еще у тебя на похоронах наплююсь вволю.

Старики уходят, такие разговоры они уже слыхивали.

— Не хватает мне еще с ней надрываться! Пускай до утра тут полежит.

— Не стану спать с мертвой.

— А и ты ненамного живее!

Иогана остается на кровати. Все знают, что дежурная сестра Канталичова спит в доме напротив, у Золо Модровича, что работает в кооперативе на тракторе.

В «мальчишечьей» комнате иные разговоры.

— Куда подевалось трудолюбие? — рассуждает Томаш Вайсабел. Трудолюбие — его слабость.

— Кто мне даст сигаретку? — перебивает его Лоло-дурачок, у которого ничего нет — он все просит. Никто не откликается.

— Забрел я за Тихую воду, — продолжает Вайсабел. — Там заливают бетоном дорожку, чтоб по болоту люди не шлепали. Подхожу, а эти работяги щебенку просеивают — аж взмокли все. Спрашиваю: что за дела такие? А они мне и отвечают — никакие, мол, не дела, просто упало в щебенку кольцо за две тыщи крон. Мол, один бросил его другому посмотреть, а тут аккурат щебенку высыпали.

— Не уважают ценностей, — отзывается голос в углу.

— Достанет кольца́, и уж работа на лад идет. Только кто ж им кольца в щебенку будет подсовывать? — философствует Томаш Вайсабел. — Три дома своими руками построил, знаю небось, как надо работать.

— Всю мою рубаху залил слезами, а все ж таки оставил меня здесь, — вспоминает единственного сына Тибор Бергер. Тибор Бергер — новенький, все о семье думает.

— Забудь про них, — отзывается кто-то в углу. — Не стоят они тебя.

— Куда ни глянь, повсюду какой-нибудь пустоброд лоботрясничает, — качает Вайсабел головой, и сильные его руки слабеют от бездействия.

— Возьми заступ, да пошли землю копать, — завлекает его садовник Димко.

— Сад — бабья работа, — высоко заносится Вайсабел.