Альфонз Беднар - Современная словацкая повесть

— Как дела, тетушка? Как поживаете? — окликнул он ее.

Платеничка, не оглянувшись, быстро вышла на улицу.

Митух перешагнул порог виллы.

В покоях шталевской виллы уже не было Гизелы, зато полно молчанских мужиков, шталевский молочник Бенко, председатель бывшего подпольного национального комитета, о чем-то беседовал с мужиками, по комнатам ходили советские солдаты, партизаны тоже были тут. Стоял гомон, на лицах общее выражение покоя и облегчения.

Митух смущенно поздоровался с партизанами. Они сдержанно пожали ему руку. Гомонящие кругом люди улыбались, когда инженер заговорил о старшем Порубском и пока не упомянул Колкара.

— Он убит, — сказал Порубский хриплым, словно застревающим в больном горле голосом. — Бедняга!

— Где? — Митух прислонился к стене. — Где он?

— Там, на дороге через Монахову Пустошь, — вместе с немцами. Платеничка, его мать, уже ходила поплакать над ним.

Митух, бледнея, смотрел на Порубского.

— Я бегал на Кручи, хотел сказать вам… — Он смотрел на Порубского, на скуластом лице которого не осталось и следа радостной улыбки при упоминании о Колкаре. — Я был…

— Где? Где ты был? В таком состоянии? — Порубский указал на его окровавленную руку. — С такой рукой? Где тебя так? А мы захватили… — Порубский увел побледневшего инженера Митуха в гостиную, посадил на зеленый диван возле небольшой лампы, где в голубых волнах качались коричневые барки, бриги и шхуны. — Мы захватили немецкого солдата! Переодетого в гуцульскую одежду. И откуда только его занесло в наши края? — Порубский перешел на шепот: — Все твердил, что он инженер и что у него динамит, экразит… Постой-ка, уж не тебя ли он поминал?

Митух покачал головой.

— Он там, на Глухой Залежи, — продолжал Порубский. — Боже мой, вот где ужас-то! Штали там лежат, партизаны… Немцы их даже не закопали… Не знаешь случайно, где вдова Габора?

Митух опять покачал головой.

— Она тебе не попадалась на глаза?

— Нет.

— Говорят, с немцами ушла, только куда она могла уйти?

— Не знаю.

— Что с тобой? Почему такой бледный? Ну и ужас там, на Глухой Залежи! Мой отец был против, чтобы мы расправились с этим немцем, а как увидели на Глухой Залежи мертвого ребенка — с соской во рту!.. Этого немца уложили там рядом с ним! Мой отец не разрешал нам убивать его, но на Глухой Залежи ни слова не сказал — может, ему та румынка вспомнилась, он частенько говорил о ней… Немец этот там лежит, на его совести тоже могло быть такое, у всех у них могло…

Митух широко раскрытыми глазами уставился на Порубского. Как у него рука поднялась?..

— Да что с тобой? Почему ты такой бледный?

Инженер приподнял правую руку.

— Это от руки, — сказал он. — К доктору надо.

— Значит, о Габорихе тебе ничего не известно?

— Нет.

Митух вышел из шталевской виллы и медленно побрел к дому. У самых ворот его обступили дети, брат Адам и его жена Бета встретили Митуха с улыбкой, глухая мать не могла наглядеться на сына. В первые минуты никому не хотелось ни о чем говорить, ни о хорошем, ни о плохом, — испугала окровавленная рука и бледность Митуха.

— Вот мы и все вместе, — сказала притихшая Бета. — Да, а где тот немец? Не забыть мне, как он, бедняга, прощался со мной. Чуть не плакал, право…

— Адам! — обратился инженер Митух к брату. — У меня все болит. Отвезешь меня в Рачаны к доктору? Проедем полями — через Пустую Рощу. — Он показал на простреленную руку.

Адам усмехнулся.

— Теперь это не так просто, — ответил он. — Надо пойти в шталевскую виллу, взять разрешение, тогда уж ехать. Упряжки на другое требуются — в деревне надо наводить порядок. Убитых много, и немцев, и русских, да и наших.

— И русских?

— И русских. Говорят, девять человек. Работы много. Мост разрушен, дорога на Рачаны завалена, дома сожжены, надо противотанковый ров засыпать, разобраться со шталевскими владеньями, с кирпичным заводом…

— Тебе-то что до всего этого! — вмешалась Бета, в ее голубых глазах светилось сочувствие инженеру Митуху. — Запрягай — и поезжайте! Пешком ему не дойти. Да поживее!

В половине двенадцатого братья Митухи поехали на красавцах вороных, уже немного отчищенных, по проселочной дороге в Рачаны к доктору Главачу. Адам погонял лошадей, где было можно, — видать, брату совсем худо, даже говорить не в состоянии.

В Праге Гизела Габорова не заговорила с инженером Митухом ни при выходе из самолета, ни по дороге к автобусу, ни в автобусе, не решилась заговорить с ним и у здания аэровокзала. В тот же день вечером она названивала по многочисленным пражским гостиницам, сидела на телефоне больше часа, но найти Митуха не удалось. Ей хотелось увидеться с ним, потому что мысли ее то и дело возвращались к встрече в самолете и особенно к последней встрече в сорок пятом году, в Рачанах. Тогда Гизела повстречала обоих братьев Митухов, оба были ей ненавистны, Адам, сволочь, отказался довезти ее до Рачан, а Йозеф был бледный такой, ранен… Она столкнулась с ними в коридоре у своего хорошего знакомого, доктора Главача. Адам вел брата, совсем обессилевшего. «Гизела, — через силу заговорил тогда инженер Митух, — ты здесь… в Рачанах? Что ты… тут делаешь? Почему не ушла… с немцами? Тебе… вероятно… лучше уехать. Наша жизнь не для тебя. Здесь ты не сможешь жить по-человечески…» Гизела Габорова не удостоила ответом, окинула обоих Митухов чуть испуганным и презрительным взглядом и ушла. Доктор Главач с помощью советских солдат устроил инженера Митуха в больницу, а когда вернулся домой, Гизела Габорова спросила его: «Как ты думаешь, Циро, что с ним будет? Помогут ему?» — «Едва ли, — ответил Главач. — Большая потеря крови, заражение, весь этот хаос — сомневаюсь, очень сомневаюсь, Гизела. Вряд ли ему помогут». Доктор Главач удивленно пожал плечами, заметив, что Гизела Габорова явно обрадовалась…