Альфонз Беднар - Современная словацкая повесть

Скоро развилка.

Над ними пролетели два самолета.

Шримм и его воинство прыснули в разные стороны и прижались к крутым склонам дороги.

Самолеты возвращались.

Митух бросился бежать.

— Дёру, мужики! — что было мочи крикнул Колкар и припустил бегом из выемки. — Бежим! — Терновник зацепился за ноги, и пуля из пистолета Шримма вонзилась ему в спину. Запутавшись ногами в терновнике, Колкар упал головой к дороге.

— Ложись! — заорал Шримм вслед бежавшему Митуху и выстрелил. — Ложись!

— Nieder! — орали солдаты разбегавшимся молчанским заложникам. — Nieder! Volle Deckung! [30] Ложись!.. Ложись! Все в укрытие! (нем.)

Из самолета вырвались острые языки огня, по дороге зацокали пули, в толпе бегущих немецких солдат взорвались четыре бомбы, и, когда все утихло, в выемке на дороге громко кричали двое раненых.

Четверо молчанских мужиков и трое подростков из числа одиннадцати заложников, а с ними и Митух врассыпную бежали через поле к сосновому бору.

Самолеты вернулись к дороге, снова прострочили ее из пулеметов вдоль и поперек.

Инженер Митух и с ним двое молчанских, Кубица и Бенко, добежали до опушки соснового бора.

В Молчанах стрельба шла на убыль, одиночные винтовочные выстрелы и разрывы снарядов сменились тишиной.

На Петровой Залежи над окопом остановились трое советских бойцов.

— Выходи! — сказал Бете Митуховой один из них, махнув рукой. — Выходите!

Бету Митухову била дрожь, дети плакали, она не могла сдвинуться с места, боясь, что на ее глазах и на глазах детей убьют немца, и застывшим взглядом смотрела снизу вверх на рослых солдат, предлагавших ей вылезти из окопа.

— Выходи!

— Никак не вылезу… не могу я, тут немец!

— Выходи давай!

— Тут немец, — просительным тоном сказала Бета, — не убивайте его!

— Давай выходи! — Солдат нагнулся и за руку вытащил из окопа Амальку. Посмотрел в посиневшее от холода личико. Потом заглянул в окоп и увидел немецкого солдата.

— А-а, фриц!

Бойцы подошли к окопу.

— Нет-нет… прошу вас… не убивайте его!

Боец вытащил из окопа всех четверых детей.

— Выходи! — кричал он Бете, сердито приглашая ее жестом. — Выходи давай!

Потом окинул взглядом немецкого унтер-офицера, ничком лежавшего в грязной луже на дне окопа, уронив голову на руки. В бесцветных, выпачканных глиной волосах зияла рана. Жижа вокруг головы пузырилась красноватой пеной, фотография тоже окрашена розовым.

— Мертвый он, убит! Давай!

Бета Митухова выбросила из окопа шали, вылезла сама и с чувством невыразимого облегчения, заставившего забыть, как она кляла инженера Митуха, зашагала, с трудом переставляя затекшие ноги, со старшими детьми; один боец шел впереди, двое других сзади с девочками на руках. Они спустились на дорогу, затем через поваленный забор садом прошли во двор. У Беты брызнули слезы при виде порушенных сарая и амбара, разорванных на куски немцев, разоренного двора.

Старуха Митухова стояла на пороге кухни.

— Боже мой, дети, Бетка!

Старшие дети бросились к ней, девочки тоже устремились к бабке, как только бойцы опустили их на землю.

— Не плачь, Бетка, — сказала старуха. Посмотрев на улыбающихся солдат, спросила: — А германец больше не придет?

Дети опередили смеявшихся солдат:

— Нет, бабушка! Германец лежит в окопе.

Солдаты захохотали еще пуще.

— А где наши бедолаги? — спросила старуха. — Адам, Йожо и этот?.. — Она с опаской покосилась на советских солдат.

В конюшне заревела скотина, завизжали свиньи и поросята в хлеву.

Бета побежала в конюшню.

Шестой час был на исходе.

Адам Митух, брат инженера, медленно ехал на лошадях из Ракитовцев, куда он отвез советских бойцов. Он подъезжал к развилке дорог у Монаховой Пустоши. Ехал не спеша и смотрел на лошадей, крупы которых, покрытые засохшей белесой пеной, уже не блестели под золотистыми лучами поднявшегося над горизонтом солнца. Всю дорогу он упорно молчал, хотя рядом с ним на передке, спиной к лошадям, сидела Гизела Габорова. Он мысленно возвращался к тому моменту, когда она возникла перед ним на дороге у Ракитовцев, перепуганная насмерть, дрожащая, и упросила довезти ее до Рачан. Девушкой, поди, красивая была. Да и теперь хороша, шельма! Он позавидовал брату-инженеру, который был знаком с ней еще по гимназии.

Скоро развилка.

Кони начали всхрапывать и вдруг встали.

Митух огляделся вокруг, потом ткнул вперед кнутовищем:

— Что там такое?

Дорога за развилкой была усеяна зелеными униформами убитых немцев, черный дворовый пес Митухов, Цезарь, слизывал алую кровь.