Альфонз Беднар - Современная словацкая повесть

— Свадьба будет, — сообщил ему без обиняков отец.

— Я люблю ее, — сказал, как отрезал, Петер, и они выпили мировую. Захмелевший Битман возвратил ему брюки с вышивкой, попрощался, сел на велосипед — и был таков.

Над краем поднимается ветер. Такой ветрище тут седьмой год, с тех пор как вырубили старую ветрозащитную полосу у Тихой воды. В зной замешиваются холодные струи, но на небе ни облачка.

Из Лучшей Жизни шагает Лоло-дурак, на плече у него заграничная игелитовая сумка, набитая подаяниями. Под нос он бубнит свеженькую нищенскую прибаутку — для неверующих.

— Приходит Христос в Рим и спрашивает папу: «Святой отец, где святая мама?» — Лоло хихикает, потому что вольнодумная прибаутка ему ужасно нравится. Для Лоло прибаутки — все. Без них ему трудно попрошайничать. Кто засмеется — даст. «Ради милосердия божьего, подайте на пропитание» действует уже редко на кого. Людям все меньше хочется грустить. И хоть для порядка и начинает Лоло с милосердия, кончает он чаще всего на поле боя, где в квадрате массированного огня промеж ног взрываются ядра. Это доходит до каждого.

Вдруг Лоло замечает целую пажить проса — его засеяли лучшежизненцы, как запасную культуру, взамен вымерзшей озими.

— Вот Димко бы обрадовался. — Лоло входит на поле.

Вдали гремит гром.

— Ну что ты скажешь! — пугается Лоло и вне себя от страха ищет дерево.

Посреди поля стоит триангуляционный пункт, а под ним — густая мирабель. Лоло торопится к ней, но вовремя вспоминает: нет, не положено. Возвращается на дорогу и прибавляет шагу — ему страшно.

— Чтоб тебя нелегкая! Гром грянул, дождь припустил. — Взгляд Лоло устремлен на мглу над Белым Хутором. Над мглой перекрещиваются желтые молнии.

За подъезжающим Битманом увязывается Гарино — когда гром гремит, его прихватывает тоска. Разгоряченный Битман отшвыривает его ногой, Гарино протискивается в коридор, но оттуда его выгоняют последние убегающие гости.

Под первыми дождевыми каплями стоит высокая Терезия Гунишова — у нее болят ноги, потому что стоит она уже долго, не может смириться, что к ней не приехали. Ветер треплет на ней темное платье, лохматит седые волосы, платок, завязанный узлом, сдуло на шею. В дождь она не стыдится плакать, из глаз льются горячие слезы, а с неба — ледяной дождь.

Гарино отчаянно ищет спасения и находит его в свинарнике. Когда-то тут было полно жирных хряков, но кухарки теперь таскают помои домой, и потому в свинарнике последняя могиканка, худая, как кочерга. Гарино, прыгнув к свинье, прижимается к ней, ищет защиту от этой напасти, что бушует снаружи. Слабонервная свинья не верит в его бескорыстную нежность, пятится от нежеланного гостя. Пес боится грозы, свинья — пса.

— Нет, не довелось нам изведать страшной грозы, — предается воспоминаниям в столовой Милка Болехова.

— Это почему ж?

— Да потому, что ее не было. На море бывает страшная буря, а тут — нет, но как-то раз был у нас Имро, брат мой, ходил в среднюю школу в Кежмарке, а у нас вот тут радио на батарейках было, — указывает Милка между окнами.

— Тише, — шипит Йожка; в приемнике хрипят молнии, и он недослышал важных известий о бомбовом покушении.

— …а выключатель был прибит в окне между двумя рамами, не видать его было, полымя так и металось туда-сюда, все мы жутко боялись, а Имро и говорит, раз я тут, ничего не бойтесь, и вдруг так громыхнуло, что мы все, считай, в штаны наложили, а Имро-то первый — шасть в угол к дверям, ох уж мы и смеялись, бедолага-сердяга, как же плохо он кончил, четыре раза опухоли резали, потом на химиотерапию ходил, жену какой-то парняга на мотоцикле сшиб, беда мужика совсем задавила, газ пустил, ее из больницы на похороны привезли, да, беда на беду, не глядеть бы на божий свет…

Лоло вытаскивает окоченевшую Гунишову из мутного ручейка на сухое место. По дороге шлепает ее по заду, чтобы она очувствовалась.

— Живей переоденься, Терина! — заталкивает он ее в девичью. На пороге Гунишова оборачивается и дает ему оплеуху — аж в ушах звенит.

— Ну слава те господи. — Радуясь, Лоло трет щеку. Ему-то не во что переодеться, разве в пижаму; в том же виде он проходит в столовую, где все уже в сборе.

— Что, дождь тебя воротил? — гадает Требатицкий.

— Нет, чтоб Димко на прощанье спеть. Дурная весть прошла: утка крякнула, берега звякнули, море взболталось, вода всколыхалась. Гроза слабая, пока здесь я, не бойтесь!

В эту минуту ударяет гром, и Лоло первый лезет под стол и затихает. Никто не смеется. Лоло из-под скатерти взглядывает на Яро.