Сверху палит солнце, и чем оно щедрей, тем больший вред принесет, раз корням пить нечего…
В песчаном карьере на краю сахарозаводского сада, неподалеку от развалин старой тиховодской мельницы, жаждущая Каталин Месарошова находит Иоланкиных одноклассников, «балдеющих» у костра. Один играет на гитаре, огонь потрескивает, все поют. Каталин нравится все, но главное — бутылка яблочного вина, которая обрядно переходит из рук в руки «балдеющего» треугольника.
— Дайте выпить! — просит Каталин, едва ворочая сухим языком.
— Если покажешь, — говорит самый смелый.
Каталин подымает замызганную юбку — под ней ничего. «Балдеющие» видят больше, чем хотели, и меньше, чем надеялись.
Они дают ей бутылку — допить, переглядываются, растерянно улыбаются, но петь им уже не хочется.
— Сыграйте, — вертится Каталин. — Сыграйте!
Каталин танцует без музыки у догорающего костра из сухого бурьяна.
В ворота въезжают «жигули». Из них выходит инженер Блага, элегантный, средних лет мужчина; он находит в канцелярии Игора Битмана и вручает ему четыре тысячи крон. Нечистая у него совесть, думает про себя Битман, или дает впервинку, такие обычно перегибают палку.
— Где же ваш папаша? — вежливо спрашивает Битман.
— Погиб в концлагере, — склоняет голову инженер Блага.
— А кого же я должен принять? — спрашивает Битман.
— Меня.
У Игора Битмана перехватывает дыхание.
— А вы знаете, чего хотите?
— Хочу уйти на заслуженный отдых, — добивает Битмана инженер Блага его же фразой. — Душит меня наша кошмарная провинция, в большем городе не достать квартиры, да и наработался я досыта. — Холеный Блага снимает очки, и Битман видит переутомленные годами глаза. Если не считать глаз, Блага выглядит моложе Битмана. Блага вынимает из чемоданчика документы и пальцем указывает Битману название кошмарной провинции.
Битман решается. Берет деньги и впервые в жизни возвращает их.
— Это не для вас. Вы слишком живой.
— В каком смысле?
Битман не отвечает.
— Освободилось место для женщины. Произошла ошибка, — пододвигает он деньги к чемоданчику.
— Я продал все, кроме машины. Мне некуда возвращаться. — Блага захлопывает чемоданчик. — На первых порах выдержу здесь, а вы со временем поможете мне найти что-нибудь получше. Поэтому я дал вам на тысячу больше. Не хочу причинять вам неприятности, вы единственный человек из этой братии, которого знаю. Покой для меня прежде всего! — с упором говорит Блага, настроенный остаться.
Битман просматривает документы.
Ближайшие родственники…
Пенсия: кукиш!
Блага начинает ему нравиться.
— Хорошо, — берет Битман пятисотенные. — Ваши ожидания мы здесь, по всей вероятности, не оправдаем.
— Тут есть гаражи? — спрашивает Блага в надежде, что видел только начало.
— Нет тут ничего! — говорит Битман, ему не по себе. — За месяц подыщу вам место, которое вас устроит.
— За две недели, — вставляет Блага и показывает Битману пачку крупных козырей.
— Ожиданием сыт не будешь, правда же? Чудо за три дня! — шутит Битман: благовские козыри ему явно нравятся.
Блага не смеется.
Ян Требатицкий входит в почтальонову дверь двухдверного канталичовского дома. В руках сжимает открытку от Ежо.
Канталич уписывает говяжью вырезку со сметанной подливкой прямо из пол-литровой банки с буро-желтой наклейкой.
— Приятного аппетита, — желает Требатицкий вместо приветствия.
— Гм-гм-гм, — шамкает почтальон и глазами спрашивает, в чем дело.
— Больше не пишите и не приносите мне этих «ежовинок», — кладет Требатицкий открытку рядом с жалкими остатками вырезки, за которой увиваются настырные домашние мухи.
Канталич проглатывает последний кусок, запивает пивом из зеленой бутылки.
— Вам уже не грустно?
Требатицкий качает головой.
— Лучше йогурт куплю.
— Йогурт? — прыскает Канталич. Сам-то он еще ни разу в жизни не взял его в рот. Для чего только все эти кашки-бражки? Разве что для увечных.
— Принимаю такие лекарства, к которым нужен йогурт. Или кефир, — объясняет Требатицкий.
— Ага, — кивает Канталич, ибо о кефире слышит впервые. — Понял.
Требатицкий достает десять крон.
— Забудьте обо всем, Канталич.
— Не требуется, — прячет Канталич монету в стол. — Я и знать ни о чем не знаю! А найдете мне какого другого клиента — не обижусь.
— Попытаюсь, — обещает нетвердо Требатицкий и прощается. Идет по деревне, будто вся деревня принадлежит ему. Он ведь мужчина, как и положено быть, он уважает себя, не нужен ему уже выдуманный Ежо, Властё, Дюшо… Теперь у него живая Магда.
Читать дальше