Андреас Штайнхёфель - В центре Вселенной

Моя сестра стоит под душем, слабыми струями омывающим ее неподвижное тело с безжизненно свисающими по бокам руками. Ее глаза закрыты, а темные волосы падают на спину. Глэсс была права: Диана действительно невероятно худа. Меня приводит в ужас то, насколько она отощала, тщательно скрывая это под свободными платьями и свитерами. Но в то же время она прекрасна. В ямках над выступающими подвздошными костями, как в раковинах, собирается вода, тонкой струей спускаясь к ее ногам. На ослепительно белой коже едва выступающей груди темнеют маленькие соски. Поперек левой ключицы, начинаясь у основания шеи и заканчиваясь у предплечья, тянется алый шрам в несколько сантиметров длиной.

– Ты все еще вспоминаешь об этом? – Диана открыла глаза и смотрит на меня сквозь завесу струй. – Об Обломке и Битве?

– Иногда да, – срывающимся голосом отвечаю я, ощущая себя пойманным на месте преступления. Мне неловко от того, что я стою здесь и тайком наблюдаю за ней.

– Проваливай, Фил. – Она поднимает руку и заслоняет пылающий на ее бледном теле шрам, как будто это единственное место, которое она стыдится открыть. – Давай же, двигай!

Битва у Большого Глаза произошла в ясный летний день неподалеку от того места на берегу реки, где тремя годами ранее Глэсс взбрело в голову взяться за мои уши.

Вот уже несколько часов мы с Дианой бродили по окрестностям, променяв давившие на нас своды Визибла на открытое небо над головой. Глэсс наверняка давно уже вернулась домой, но до того, как начнут сгущаться сумерки, она нас не хватится. Поля колосились спелым желтым зерном, и в воздухе висел сладкий запах свежескошенного сена, который уступал место немного затхлым, пахнущим сушеными водорослями испарениям текущей рядом реки.

– У Большого Глаза, – сказала Диана, – водится форель.

– И что? Это же каждый знает.

Большой Глаз находился примерно в километре вниз по течению от Визибла. За придуманным нами громким названием скрывалось не что иное, как место впадения в реку много лет назад спрямленного и упрятанного под землю ручья. Выступающее из земли отверстие трубы ко всему прочему куда больше напоминало широко разинутый рот, нежели глаз.

– Мы можем поймать одну.

– И чем же? Вот этим?

Я показал на лук из гладко обструганного дерева, который Диана сжимала в руках, и на единственную прилагавшуюся к нему стрелу – длинный тонкий прут, заостренный на конце, но без зазубрины. На удочку он походил мало.

– Я умею стрелять, – обиженно сказала Диана. – Я тренировалась.

Лук был подарен ей неким мужчиной по имени Кайл, которого Глэсс привела с собой в Визибл в начале лета. Мне никогда не забыть его лицо, вглядываясь в которое, оказываешься целиком во власти синих глаз, – не забыть потому, что у Кайла находилось для нас больше нежности и внимания, чем у остальных маминых любовников, ограничивавшихся легким, ни к чему не обязывающим поглаживанием по голове. К тому же он был англичанином; Глэсс что-то сказала о том, что он был служащим британских вооруженных сил в составе коалиции, но дезертировал; нам это казалось необычайно романтичным.

Кайл появился на нашем пороге с оливково-зеленым рюкзаком на плечах и остался почти на месяц – достаточно долго для нас, чтобы привыкнуть к нему, и слишком долго для Глэсс, которая в конце концов забила тревогу. В тот момент она не нуждалась в отношениях с долгосрочной перспективой.

Однажды вечером в ожидании того, когда придет с работы Глэсс, мы сидели на веранде – Кайл в выцветшем на солнце плетеном кресле, а мы с Дианой у его ног. На улице было свежо, и в воздухе раздавалось неуверенное стрекотание первых сверчков. Кайл отрезал от ясеня, росшего за домом, сучок и сейчас рассекал его кору острием своего походного ножа. У него были на редкость красивые руки с длинными, сильными пальцами.

– Ясень – очень надежная древесина, – сказал Кайл. – А надежности этому дому крайне недостает – не только дому, но и вам, и вашей матери.

У его ног постепенно собиралась кучка тонкой травянисто-зеленой стружки.

– Стабильности, понимаете? Чего-то надежного.

Я не принял близко к сердцу его слова. Мое внимание было захвачено стружкой, отлетающей от сучка, и скольжением ножа, который, как чуткий медицинский инструмент, умело направляли тонкие пальцы.

– Чего-то надежного, – серьезно повторила Диана.

Кайл кивнул и, не говоря ни слова, продолжил работу. В конце он тщательно вытер сухой тканью оголенный сучок, сделал с обеих сторон круговые надрезы и стянул концы тонкой кожаной струной, которую выудил из недр своего бездонного рюкзака.