Ян Ленчо: Соло для оркестра

Так оно и идет. Всякому свое. Я вот белый камень и на червонное золото не променял бы. Мне, положим, никто и не предлагает. Моя старуха стращает — мол, когда-нибудь зашибет тебя в твоей шахте! Чего? Зашибет? Не бойсь, говорю, Мара, дорогая, не зашибло в тот раз за Острой горой, значит, не так легко меня зашибить…

Проходили мы раз жилу доброго металлургического известняка эвон там, под горой. Стена — ровная, как на костеле, метров тридцать с лишком высотой. Работали сдельно, каждый на себя, старались вовсю.

Снизу к ней не было приступа, вот мы и висели на веревках, привязанные к толстой сосне, что росла на скале, и буравили. Работа тяжкая, маетная. Посередке остался навес из желтого слоя, самого лучшего. Вот, говорю, как свалим его вниз, считай, что дали нам в подарок три вагона, да еще выемка останется славная. Только, говорю, глыбу эту надо аккуратненько выломать. А в остальное пуговицей от рубашки кинешь — и само посыплется. Опоясался я, взял зубило, молоток — и поехал вниз! Полдня, если не боле, изворачивался я так и эдак — ровно паяц на резинке. Три скважины провертел я за это время. Солнце до того жарило, что впору пироги на нем печь. Когда ж это было? Началом августа вроде. Да ладно, думаю, за трудность и рисковые условия, глядишь, подбросят, на воскресенье принесу домой кусок мяса. И уж вроде как своим молотом в пять кило мясо на шницеля отбивал.

И доколотился!

Я уж ни рук, ни спины не чуял, шею и под коленом резало, а больше всего на лопатках под ремнем, хоть я самый широкий выбрал.

«Подавай!» — кричу напарнику, что подстраховывал меня. Спустил он мне на веревке шнур, клещи, замазку, а на другой веревке — корзину с гильзами и взрывчаткой. Я все это заложил, закрепил, шнур подрезал, одно удовольствие смотреть!

«Ладно, тяни теперь давай наверх и зови Дюрину!»

Поднял он все эти сверточки и позвал Дюрину, а я кричу ему:

«Внимание, поднимаюсь! Поджигаю! Тяните!»

Шнур заискрился, пламя побежало, ровно ящерка по меже. Подтянули меня ко второму, к третьему запалу. Эти у меня были вровень поставлены, рядом, а первый пониже.

«Давай еще малость, не достаю!» — кричу.

А они будто не слышат.

«Оглохли там? Еще чуток!»

Чувствую — дернули изо всей силы, еще раз, а канат — ни с места, висит, будто мертвый, и не колыхнется.

«Чего там у вас? — кричу. — Подтяните же!»

Глянул я одним глазом наверх — и лучше б не смотрел: случилось такое, что хуже не придумать. Канат застрял у них в щербине скалы.

«Тяните наверх, — ору, — не то ведь тут и останусь!»

Задергали они как полоумные, да ни тпру ни ну, еще пуще канат заклинило в скале.

«Тащите!» — ору я не своим голосом. А канат — ни в какую, не идет — и все тут. Да кабы я хоть ногами-то мог упереться в стенку! Нет же! И повис сиротской слезой!

«Я ж молодой еще», — кричу им. Сколько мне было-то?.. Сорок не сравнялось… Двое деток любимых дома ждут, жена… «Тяните либо еще чего делайте!» Не приложу ума, что придумать, куда глядеть, совсем невмоготу стало. «Рубите уж, что ли, совсем!»

Вниз я тоже смотреть боялся, если б канат обрубили, мне бы все едино каюк был. Да и как смогли б они его секануть! Времени ни на что уж не оставалось, шнур догорал к скважине, огонек наверняка подбирался к запальнику.

Простился я с жизнью. Все, сейчас дошипит, и сейчас вот… все, бери меня, безносая! Напоследок глянул я еще наверх, там товарищей уж и не видать: то ли спрятались, то ли за помощью побегли либо смотреть не захотели, что будет… Висит над головой ошметок дернины, корешочки снизу видны слабенькие… С чего им другими-то быть на голом песке? Насыпалось малость земли сверху, не то червяк какой выронил… Господи, думаю, жизнь, до чего ж ты хороша! Мне бы хоть годочек тебя! Чего там год! Полчасика б! Мужики управились бы, достали меня отсюдова. Увидал я еще соню на суку, из-за шишки на меня выглядывает. Ты-то, говорю про себя, чего сюда лезешь, бабахнет — свалишься с ветки, а у тебя, глядишь, детеныши малые…

Ничего не соображаю, зубы стиснул, зажмурился, не дышу… А ничего и не случилось. Помню, как сегодня: будто это было нынешним утром либо еще только должно было случиться…

Осечка! Раз в жизни плохо набил запал либо вообще не зарядил, не знаю, по сию пору не знаю, как такое вышло, одно знаю — на мое счастье!

Получился один фейерверк! Веялка разноцветная! Подо мной легонько пукнуло, как колбаса в печи лопнула, и жаром снизу обдало, будто меня самого, как колбасу, запекали, — я ж над самой дырой висел, башмаки и поджаривало. Кто бы рассказал — я не поверил бы! И стыд, и счастье.