Александра Груздева - Демоны Дома Огня [litres]

Когда она засыпает, то обнимает себя за плечи, потому что очень одинока и некому обнять ее. Когда болеет, в жару, в бреду она зовет маму. А потом стыдится своей слабости, ведь мамы у нее нет, она привыкла жить без нее.

Яну были знакомы одиночество и тоска по матери в больничных стенах, поэтому он очень хорошо понимал эту девушку. Он хотел бы обнять ее, защитить от холодного враждебного мира, но не знал, где ее искать.

Ян боялся дышать, чтобы не спугнуть чужие воспоминания. Он видел серые шершавые стены крепости, ров с водой, мост на могучих столбах. Дерево у стены ярким, красным пятном раскинуло осенние листья. Она бежала сюда, когда ей было невыносимо, ее гнал и толкал в спину ветер, волосы разлетались по плечам. Она гладила камни руками, ощупывала их, узнавала, как слепец узнает лица родных людей. Она прижималась острыми худыми лопатками к стене и представляла себя сказочной принцессой в заколдованном замке. А над замком реяли разноцветные флаги, в кольце крепостных стен люди в скроенных под Средневековье одеждах продавали сувениры и всякую ерунду, кто-то тренировался в стрельбе из лука, величественного, как половина луны.

И он понял, что знает эту девушку уже с давних пор. У нее было много лиц и много имен. И когда-то она принадлежала только ему. Но их разлучили, он забыл ее, а теперь вновь вспомнил.

Ян спустился в подвал гостевого дома. Все, к чему он прикасался: стены, перила лестниц, – трескалось, ломалось, старело и гнило на глазах. Ноутбук превратился в оплавленный кусок пластика. Ян ощупывал химическую посуду, совал нос в уцелевшие склянки. Посуда исходила трещинами в его пальцах, крошилась, обрывки драконьей кожи слоились чешуей. Он стряхивал с ладоней стеклянную и фарфоровую пыль.

Ворох обгоревших записей черным облаком взвился в воздух – он задел локтем стопку бумаги на самом краю стола. Бросился ловить распадающиеся пеплом листы, они проскальзывали сквозь растопыренные пальцы, вертелись, как хитрые приманки, взлетали стаей летучих мышей к потолку. Он сел на пол, перебирая уцелевшие обрывки и абсолютно ничего не понимая в цепочках формул, которые едва мог разглядеть.

Голова гудела, как колокол, в который обезумевший звонарь долбил без устали. Ян пытался унять гул, сжав виски руками. Но лишь усиливал давление. Перед глазами плясали черные черти с красными хвостами. Перед его взором маршировали взводы людей. Они шли, они поднимались по ступеням, проходили под колоннаду. Они были испуганы, но держались единым строем, точно неведомая сила вела их вперед.

А люди все шли и шли… Они не молчали, они говорили, вскрикивали, заклинали. Они просили, умоляли. Они шептали и угрожали. Они становились на колени, они пели, о, как вдохновенно они пели! Они ждали помощи, они верили. Но он не мог помочь им. Ян готов был подойти к каждому из них и объяснить, почему он не в состоянии это сделать, но они не слышали его.

Голоса – обычные слуховые галлюцинации при шизофрении. И как ему, ребенку, было объяснить врачам, что у каждого голоса есть лицо, что голоса не просто звучат в его голове, они теснят его в нем же самом. Они заполняют его, и он вдруг оказывается и внутри себя, и снаружи. Они обступают его, а он в одно и то же время находится в гуще толпы и наблюдает свалку со стороны. Если бы он и смог объяснить, что сделали бы врачи? Давали бы ему те же таблетки, ему был бы предписан тот же режим и поставлен тот же диагноз.

И он никогда бы не смог убедительно объяснить им, что не был в полном смысле человеком. Он был дворцом. Он рос и простирался, его кости были его колоннами. Он стоял, он тянулся к небу, и на его голове-кровле, как шлем, сверкали бронзовые пластины. Дворец желаний. Дворец, в который люди приносили свои беды и просьбы. Им больше некуда было идти. Дворец – последнее прибежище смертных. Они шли к его ступеням, бродили по его комнатам. Но Ян не желал их видеть и слышать, ощущать их он не желал. Они были его проклятием. Тысячи комнат были его проклятием. Миллиарды просьб были его проклятием. Он сам был своим проклятием. И был создан себе на погибель.

Каждый больной в лечебнице считал себя богом или пророком, супергероем или волшебником, сверхчеловеком или императором Вселенной. Но врачам некогда было отсортировывать истинных героев от лжегероев. Для скорости и простоты дела они договорились считать, что героев не существует. А если ты отрицаешь явление, то в твоей системе ценностей и в твоей картине мира оно просто не появляется.