Сейфеддин Даглы - Карьера Ногталарова

Дом, в котором он жил, был настолько ветхий, что в скором времени подлежал сносу. Воры его не могли посещать, так как там нечего было воровать.

Слушая сына, Саялы было так горько, что ей мерещилось, будто дождевые капли падают не с потолка, а из ее глаз.

«Неблагодарный ты сын… Я тебя вырастила без отца. Голова моя поседела из-за забот о тебе. Вот уже пять лет я гляжу на дорогу, гляжу в ожидании твоего возвращения. Урезывая себе во всем, я посылала тебе, чтобы не нуждался ни в чем. Думала, кончишь учебу, вернешься домой и будешь неразлучен со мной. А что получилось? У нас в деревне есть хорошая школа. Ты мог бы там учить детей. А здесь… Подметаешь улицы. Разве для этого ты учился? Смотри, в какой развалине ты живешь. И это тогда, когда у нас имеется хороший дом. И еще смеешь в каждом своем письме терзать мое сердце, еще смеешь говорить, что тебя здесь оставили насильно…»

Но слова эти Саялы все же не решилась произнести вслух, чтобы не обидеть сына.

Она посмотрела на Союна и спросила:

— Скажи, кто тебя не пускает в деревню, кто тебя насильно оставил в городе?

Союн вздрогнул и прошептал:

— Никто меня здесь не задерживает. Это я не хочу расстаться с городом.

Саялы стало еще обиднее, и тогда она повысила голос:

— Значит, ты вдвойне виноват — передо мной и государством. Хорошо, если ты скучаешь по деревне, почему остался здесь? А если так любишь Баку, почему ты ругаешь его по-всякому, проклинаешь на все лады?..

«Нежные струны» души Союна не отозвались. Вместо них отвечали лишь дождевые капли, падающие в таз: дынк, данк, дынк!..

Спросите ее, замужем ли она, и услышите:

— Мне пока рано замуж…

Нет, глядя на нее, никак не скажешь, что рано. Да и ее ровесницы уже стали мамами. Может быть, ей некогда думать о замужестве из-за напряженной учебы или работы? Тоже нет. Правда, она окончила институт, но нигде не работает. Она, позвольте так выразиться, домашняя девица. Больше всего любит сидеть у окна и щелкать семечки. Да, да! Представьте себе.

В таком случае вам остается предположить, что эта девушка некрасива, возможно, даже безобразна. Нет, нет. Не то. Сваты не раз бывали в ее доме.

— Почему же ты, девушка, старишься, не выходишь замуж? — спросите вы ее.

— У меня не готово приданое, — ответит она, опустив глаза.

— Ай-ай, девушка! Какой у тебя несознательный жених. Приданого требует, что ли? — скажете вы.

— Нет, не требует…

— Значит, его родители придерживаются старых порядков.

— Нет… Я хочу выйти замуж со своим приданым.

Вот что, оказывается…

…Слово «приданое» Бирдже-ханум услышала впервые на свадьбе двоюродной сестры. И воочию увидела, что приданое в дом жениха везли на грузовике.

Но что означает суть этого слова, она по-настоящему поняла позже, уже учась в институте. Однажды в их доме появился сияющий красавец самовар. Мать позвала соседок и произнесла слова, от которых у дочки екнуло сердце:

— Вот для Бирдже-ханум купила. Ее приданое.

Соседки загомонили:

— Желаем счастья!

— Здоровья ей, будущему мужу и деткам!

— Пусть ее дом будет полной чашей!

Через несколько дней девушка принесла пузатый чайник и чашку с блюдцем, украшенные красными цветочками. Она купила их на стипендию. Вещи заняли место рядом с самоваром…

С этого все и началось. Нельзя же было остановиться на таких мелочах, как самовар и чайник!

Когда она получила диплом, у нее уже были бельевой шкаф, трюмо, двухспальная кровать, посуда и многое другое. Все это занимало отдельную комнату. Ключ от нее Бирдже-ханум носила всегда с собой. Надо ли говорить, что ни одной из этих вещей никто не пользовался? Даже мысль об этом казалась святотатством.

Правда, приданое доставалось девушке нелегко. Мать долго спорила с отцом, который был почему-то против. Но чего не сделает мать для своего дитяти? И она потихоньку копила рубли из семейного бюджета, чтобы потом тратить их сотнями.

Наконец отец не выдержал. Увидев какую-то новую покупку, он сильно разгневался.

— Уже все! Не волнуйся, — кротко сказала ему мать, — все уже куплено.

— А люстра? — сказала Бирдже-ханум. — Купите мне люстру! Какой же это дом без люстры?!

— Ты сама ярче любой люстры, доченька! — нерешительно возразила мать.

Но Бирдже-ханум не из тех девушек, которых можно успокоить лестью. Она запричитала: