Илья Ильф - Двенадцать стульев [litres, Полная версия романа]

В 1927 году он издал в Париже книгу «Конец Распутина: Воспоминания». Она широко обсуждалась и на родине автора.

…у Новой Голландии … То есть у острова, образованного Мойкой и разветвлениями Адмиралтейского канала.

…бархат и лохмотья … Аллюзия на пьесу А. В. Луначарского «Бархат и лохмотья», которая шла тогда в Малом театре.

…«И вся-то наша жизнь есть борьба» … Строка уже упоминавшегося в главе XV «Марша Буденного».

Глава эта, опубликованная с некоторыми сокращениями в журнальном варианте и первом книжном издании, была исключена из всех последующих.

…квипрокво… (лат. qui pro quo – букв. один вместо другого) – путаница, недоразумение, комическая ситуация; в данном случае – театральный термин, обозначающий важную сюжетную ситуацию: героя не узнают или принимают за другого.

…Московский Художественный Академический… Качалов… Москвин, под руководством Станиславского сбор сделают… не меньше ста раз… Шли же «Дни Турбиных» … Пьесу эту ставил И. Я. Судаков (1890–1969). Причем тогдашние «звезды» – В. И. Качалов (1875–1948) и И. М. Москвин (1874–1946) – в постановке заняты не были, о чем знали все театралы.

Вероятно, разместив в одном ряду имена «звезд» и название популярной пьесы, авторы намекают на мхатовский конфликт. Ветераны труппы, так называемые «старики», поначалу всячески противились проникновению в репертуар советских пьес, а «молодежь», группировавшаяся вокруг В. И. Немировича-Данченко, настаивала на обновлении репертуара «в духе эпохи».

Постановка булгаковской пьесы, «освященная» именем Станиславского, планировалась в качестве очередного компромисса, предотвращавшего раскол труппы. Стала же она триумфом «молодежи», на чьей стороне, кстати, были симпатии авторов романа.

Примечательно, что 9-13 мая 1927 года в Москве проходило I Всесоюзное партийное совещание по вопросам театральной политики, где были приняты резолюции о необходимости «бережного отношения к старейшим академическим театрам» и «борьбы за создание советской драматургии». Соответственно, авторы романа указывают на конкретные причины активизации конъюнктурных устремлений ляписовского соседа-драматурга.

…комсомольце, который выиграл сто тысяч … Вероятно, аллюзия на стихотворение Маяковского «Мечта поэта», опубликованное осенью 1926 года. Рекламируя облигации очередного государственного займа, автор повествовал о необычайно широких возможностях, которые обрел счастливец, выигравший именно сто тысяч рублей.

В этом контексте ироническую характеристику Хунтова как человека, «звучащего в унисон с эпохой», а также непривычную для русского уха фамилию ляписовского соседа можно рассматривать как своего рода подсказку читателю. Термин «хунта» устойчиво ассоциировался с Латинской Америкой, где Маяковский побывал в 1925 году, и эту свою поездку неоднократно описывал.

Стоит подчеркнуть еще раз, что сама тема ангажированности автора «октябрьской поэмы», его творческого кризиса были весьма популярна в 1927 году. Кстати, об этом – изданная тогда в столице книга Г. А. Шенгели «Маяковский во весь рост».

Шенгели высказывался крайне язвительно. По его словам, пришло время «повнимательнее рассмотреть, что представляет собой Маяковский как поэт. Во-первых, сейчас уже можно подвести итог его поэтической работе, так как она практически закончена. Талантливый в 14-м году, еще интересный в 16-м, – теперь, в 27-м, он уже не подает никаких надежд, уже безнадежно повторяет самого себя, уже бессилен дать что-либо новое и способен лишь реагировать на внешние раздражения, вроде выпуска выигрышного займа, эпидемии растрат, моссельпромовских заказов на рекламные стишки».

…Советский изобретатель изобрел луч смерти и запрятал чертежи в стул… Жена… распродала… фашисты узнали… борьба… Сюжет явно пародиен. Осмеиваются роман А. Н. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина», опубликованный в 1925–1927 годах, фильм Л. В. Кулешова по сценарию В. И. Пудовкина «Луч смерти», вышедший в 1925 году, и, конечно же, роман А. Белого «Москва», своего рода бестселлер сезона, выдержавший к осени 1927 года два издания.

Главным объектом иронического переосмысления стала книга Белого, что манифестируется, прежде всего, жанровой спецификой. В романе Толстого и фильме Кулешова повествуется о грядущих войнах и революциях, то есть фантастических событиях планетарного масштаба, у Белого же сюжет вполне соответствует канонам «шпионского» детектива: рассеянный профессор, совершивший важное с военной точки зрения открытие, конечно же, смертоносный луч, прячет техническую документацию между страницами книг, но их распродает беспечный сын, а покупает, разумеется, эмиссар иностранной разведки. Далее в борьбу вступают прочие «силы зла», охотящиеся за изобретением русского ученого.