Илья Ильф - Двенадцать стульев [litres, Полная версия романа]

Пять месяцев он за линией фронта. 7 февраля 1920 года Одессу вновь заняли советские войска, на следующий день явился, как положено, в ОГЧК. Был опять «нелегалом», с 1921 года – замначальника разведки, затем возглавлял соответствующее подразделение. О чем в автобиографии сказано: «Характеристику этого периода своей деятельности сам давать считаю неудобным» [45]   См.: ГАОО. Ф.3 Оп. 2. Д. 225. Л. 9. .

Бельский – специалист по агентурной разведке. Занимался преимущественно «внедрением» сотрудников в криминальные сообщества, заполонившие город. Его стараниями многие банды ликвидированы. Авторитет удачливого агентуриста заслужил вскоре. Это и помогло освободить друга.

Стоит отметить, что о чудесном спасении поэта из чекистской тюрьмы рассказал и современник – театральный критик А. П. Мацкин. В 1996 году опубликованы его мемуары «По следам уходящего века» [46]   См.: МацкинА.П. По следам уходящего века. М.: АСЕАН, 1996. С. 18. .

Мацкин работал вместе с бывшим разведчиком в Харькове. Зайдя к нему в квартиру, увидел катаевскую фотографию с дарственной надписью. Отметил, что текст не запомнился, лишь «смысл: такой-то вернул мне жизнь. Бельский, заметив мое удивление, заметил, что в годы Гражданской войны, еще юношей, он стал большим начальником в Одесской ЧК».

В подробности не вдавался. Да, пришел на выручку арестованному литератору «и действительно его спас. Бельский сказал мне тогда, что он не был создан для чекистской работы, его раздражали постоянные тайны, не по нутру была охота на людей, даже когда они этого заслуживали. Но он мирно, без взаимных претензий расстался с карательными органами и сохранил с некоторыми чекистами товарищеские отношения».

Был награжден золотыми именными часами, маузером и «расстался с карательными органами» в 1922 году. Для чего и случай выбрал удачный. Согласно копии анкеты, предоставленной Российским государственным архивом социально-политической истории, Биленкин-Бельский демобилизовался, когда ЧК была реорганизована в Главное политическое управление при Народном комиссариате внутренних дел [47]   См.: Учетно-партийные документы Биленкина-Бельского Я.М. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 99. Бельский Я.М. .

В Одесском литературном музее хранится фотография. На обороте надпись: «Слева направо Багрицкий, Катаев, Яша Бельский. Какой год – не помню. Это может быть и 25, и 26, а может, даже 31 (хотя вряд ли)» [48]   Указано А.Л. Яворской. См.: Одесский литературный музей (ОЛМ). КП-20753. Ф. 1928. .

Даритель, понятно, Катаев-старший. Фотографию передал директору ОЛМ в начале 1970-х годов. При советском режиме публиковалась она, скажем так, частично. Бельского публикаторы удаляли [49]   См., напр.: Галанов Б.Е. Валентин Катаев: Размышления о Мастере и диалоги с ним. М.: Художественная литература, 1989. С. 96–97. .

Свидетельства Катаева-старшего и Мацкина совпадают в целом. Но Бельский – к сентябрю 1920 года – «нелегал». Значит, не мог он тогда, как рассказывал Катаев-старший, присутствовать на допросе. Тем паче – вмешиваться и предлагать свое решение.

Вмешаться не могли и коллеги, не стесненные правилами конспирации. С. Ф. Реденс, еще 12 марта 1920 года, едва вступив в должность председателя ОГЧК, подписал специальный приказ, исключавший любые формы заступничества: «Напоминаю, что такое явление недопустимо, и сотрудники, ходатайствующие за каких-либо арестованных будут мною привлекаться к ответственности» [50]   См.: ГАОО. Ф. 3160. Оп. 1. Д. 1. Л. 7. См. также: Зинько Ф.З. Кое-что из истории Одесской ЧК. Одесса.: Друк, 1998. С. 14. .

Реденс, как известно, попусту не грозил. В лучшем случае заступник лишился бы должности. Но и до расстрела могло дойти. Судьбу же арестованных все равно изменить бы не удалось.

У Бельского не было полномочий, достаточных для избавления Катаевых от ареста. Значит, чьей-то помощью воспользовался.

В комментарии Лущика к повести «Уже написан Вертер» нет упоминаний о вмешательстве Бельского. Там иная версия чудесного спасения. Но предложенная тоже Катаевым-старшим.

Он в 1982 году обсуждал с одесским краеведом А. Ю. Розенбоймом автобиографический контекст повести «Уже написан Вертер». Тогда и сказано, что автор сидел в чекистской тюрьме, пока не «появилась какая-то комиссия, и один из ее членов, Туманов, частый посетитель литературных вечеров, узнал Катаева как поэта. В тот же день его освободили».

Стало быть, избавитель – Туманов. О чем, как подчеркивал Лущик, не знали историки литературы.