Ирма Грушевицкая - Вызов (дилогия)

А я — на море.

— Да тихо ты! Не шуми!

— Я не шумлю.

— Папа сказал, чтобы мы вели себя тихо. Скажи ему, Макс!

— В самом деле, Роб, заканчивай шмыгать носом.

— Я говорила папе, что у него сопли. Не надо было его брать.

— Тебя не надо было брать, вредина.

— Макс, скажи ему!

— Заткнитесь оба. Мама сейчас проснётся, а вы тут собачитесь.

— И долго нам здесь стоять? Я хочу на море.

— А я пи-и-исать.

Слыша это "пи-и-исать", произнесённое тоненьким голоском, я хихикаю.

— А-а! Она не спи-иит!

Визг, хохот…

Постель прогибается под тремя парами коленок. Я визжу, и три пары рук принимаются меня щекотать. Ничего не остаётся, как щекотать их в ответ.

— Откуда вы взялись?

Эбби, как всегда, выходит на первый план:

— Прилетели на самолёте. Папа позвонил бабушке, и она нас к вам отправила.

Макс следующий:

— Роба хотели не брать, но Дилан сказал, чтобы были все. Здесь ничего так. Только жарко очень.

— А я хочу пить. И писать.

— Эбби, отведи Роберта в туалет. Он за той дверью. Но сначала идите все сюда!

Я хватаю детей в охапку и по очереди расцеловываю тёплые, пахнущие солнцем макушки.

Они прижимаются ко мне, как котята: трёхлетний Роберт, тринадцатилетний Макс, шестилетняя Эбби.

Мои сокровища.

Дилан наблюдает за нами, стоя в дверях. На его губах улыбка. Я проглатываю подкативший к горлу комок и одними губами шепчу:

— Спасибо…

Яркое солнце пробивается сквозь плотную полосатую ткань уличных зонтиков. Парусина сбивает жар, но ультрафиолет всё равно проникает — я чувствую на лице его тёплое поглаживание. Перед выходом на улицу я традиционно извожу на семью пол тюбика солнцезащитного крема и, несмотря на это, с тревогой наблюдаю за тем, как Эбби и Роб вместе с отцом на солнцепёке кормят голубей.

При виде покрытых плотными перьями птиц мне становится нехорошо. Природе надо было позаботиться о тех, кто проводит лето в жарких странах. Хотя бы летом перья пернатым прореживать. Интересно, а голуби потеют?

— Мам, ты что, перегрелась?

— Я что, сказала это вслух?

— Ага.

— Неужели голубям не жарко?

— Ма-ам…

— Прости.

Мы сидим в уличном кафе на маленькой площади небольшого средиземноморского городка.

Часы на здании городского муниципалитета бьют полдень.

— Я в гостиницу. Джордж обещал появиться в "Скайпе".

— Макс, ну посиди со мной, — ною я.

— Ну, ма-ам… Джордж будет ждать. Мы же договорились.

— Хорошо. У тебя час. На обед пицца с четырьмя сортами сыра и минестроне.

— Разводи на непонятные названия Эбби. Я давно выучил, что минестроне — овощной суп. Гадостный, между прочим.

Я хохочу:

— Ладно, спагетти-ковбой, проехали. От пиццы-то не откажешься?

— Неа. К часу вернусь.

Холодное домашнее вино, подаваемое в этой небольшой уютной закусочной, потихоньку расслабляет. Да я и не напряжена. Чувствую себя оставленной на солнце ледышкой: сверкая всеми цветами радуги, через несколько минут я готова превратиться в небольшое счастливое облачко…

Роб заливисто смеётся. Вытянув руку, он выставляет вперёд открытую пятерню. С неё сыплются хлебные крошки, и те голуби, что потрусливей, крутятся возле его ног. Лишь один храбро порхает перед лицом малыша, пытаясь ухватить хоть что-то. Его отпугивают радостные визги Эбби, и то и дело он отлетает в сторону.

Дилан уговаривает дочь быть потише, но, как только несчастная пичужка оказывается в метре от пальчиков Роба, Эбби снова начинает визжать и хлопать в ладоши. Рядом с ними останавливается Макс. Он нагибается к Робу и показывает, как правильно держать ладошку. Дилан отходит в сторону и берётся за фотоаппарат.

Три головки, освещённые ярким полуденным солнцем.

Муж смотрит на меня. Я улыбаюсь и киваю ему. Он окликает детей, и, повернувшись, они энергично машут мне в ответ.

Голуби улетают, а я…

… я испытываю чувство дежавю. Будто когда-то я уже это видела. Будто мне уже знакомо ощущение спокойствия и радости, когда я смотрю на любимого в окружении наших детей. Будто я уже знаю, как это — быть счастливой от того, что все они — мои.

— У тебя всё будет хорошо. Поверь мне. Всё будет — дом, семья, дети. Ты обязательно найдёшь женщину, которая подарит их тебе. Но это буду не я. Прости…

Господи, спасибо, что позволил мне ошибиться.