Ирма Грушевицкая - Вызов (дилогия)

Майк же увлёкся машинами. И вообще: всё, что работало на бензине или от аккумулятора и могло само передвигаться, вызывало у него живейший интерес. Свою первую машину он собрал в пятнадцать из металлолома, найденного на свалке, и старого отцовского трактора, который лет десять ржавел на заднем дворе их дома. Машина была довольно уродской, но никто не смеялся над этим, потому что к тому возрасту Майкл Вуд успел заработать славу крутого парня.

Я помню, как Ким жаловалась, что Майкл стал неуправляемым: грубил Марти — своему отцу, прогуливал школу, водился со старшими ребятами, у которых было не по одному приводу в полицию. Кое-кто из них даже был пойман на воровстве машин и отбывал реальный срок в тюрьмах для несовершеннолетних. Поговаривали, что они и наркотиками баловались, хотя Майк до сих пор это отрицает. Марти даже как-то попросил моего отца поговорить с ним, но Майкл психанул и на пару дней ушел из дома. Ким очень переживала за брата.

Я сочувствовала ей и очень сердилась на Майка за такое безрассудство. Даже пару раз звонила ему, чтобы вправить мозги. Будто чувствуя мой настрой, Майк не брал трубку. В конце концов, всё успокоилось: увлёкшись машинами, свободное время Майкл начал проводить в гараже.

Когда мне исполнилось шестнадцать, мама вышла замуж.

Тим был классным парнем, мы очень с ним ладили. Нашей точкой соприкосновения была мама: он так же, как и я, заботился о ней, не давал делать глупости. Мама до сих пор оставалась ребёнком, которого надо было направлять, журить за проступки и хвалить за успехи. Именно она была моей дочкой, хотя всё должно было быть наоборот. Но я вовсе не была против: мама совершенно не мешала мне жить. Из-за того, что надо мной не было никакого контроля, и я была полностью предоставлена самой себе, творить глупости не хотелось. Ведь частенько дети делают всё назло родителям именно из-за того, что им что-то запрещают. А когда запретов нет, мозги начинают работать в другом направлении. Если они, конечно, изначально есть. Думаю, за эту часть во мне отвечали гены отца.

Тим был детским тренером по бейсболу и часто разъезжал по стране, подтягивая команды к началу сезона или ответственной игре. Мама очень переживала из-за частых разлук. Она с удовольствием ездила бы с Тимом, но не могла оставить меня одну — доверие тут было ни при чём, скорее не вовремя разыгравшийся материнский инстинкт.

Обдумав всё хорошенько, я решила вернуться к папе.

Мама долго охала и ахала, пыталась отговорить меня — не очень, правда, усердно, — но, в конце концов, сдалась. Папа же был очень рад, и около месяца родители обговаривали детали моего переезда. В моей старой комнате был сделан ремонт, в доме появилась ещё одна ванная. Папа записал меня в школу и даже купил мне машину. Мама же взяла с меня клятвенное обещание, что я буду звонить ей каждый день и рассказывать новости.

Я приехала как раз к началу нового учебного года. С большинством из ребят я училась в начальных классах, так что никаких проблем с общением, как это часто бывает у новеньких, у меня не возникло. Да и в отличие от Ким, которая к тому времени была полноправной участницей эротических фантазий всей мальчишеской составляющей нашей школы, я никакого интереса в этом плане не представляла. Добавьте ко всему этому ещё и то, что Майк с моим возвращением снова взял на себя охранные функции, отпугивая приближающихся ко мне парней. Разумеется, если такие находились. Питер Корниш, помнится, как-то пригласил меня в кино, но вечером того же дня отменил приглашение, сказав, что упал и больно ушиб плечо. Обстоятельства этого происшествия тщательно скрывались, что не могло не вызвать подозрения. Не думаю, что здесь обошлось без Майкла.

Сам же Майк никогда и никуда меня не приглашал. Для него я была скорее другом, чем просто девчонкой; скорее братом, чем сестрой. Все эти глупости были не для нас; мы слишком дорожили своей дружбой, чтобы рушить её из-за того, в чём ещё и сами толком не разбирались.

Когда я начала смотреть на Майка по-другому? Наверно, после того подслушанного разговора в школьном туалете.

Я была в кабинке, когда услышала, как скрипнула дверь, и кто-то прошел к умывальникам.

— Ты видела его задницу? — Звонкий девчоночий голос перекрывал шум льющейся воды. — В этих джинсах он похож на музейную статую: всё так и выпирает, того и гляди молнию прорвёт.

— Я больше переживаю за его рубашку, — заговорила вторая. — Она так натягивается на руках, когда он в кафетерии несёт поднос с едой. Говорят, он ничего для этого специально не делает, комплекция такая. У него и отец здоровый.