Мэтт Хейг - Как остановить время

Когда я проснулся, ребенок больше не плакал. Самолет уже приземлился. Я знал, что через несколько часов я увижу человека, которого не видел несколько веков. Меня охватил ужас, с которым я не мог совладать.

Артур Флинн, дочерна загоревший младший лейтенант на «Эдвенчуре», в когда-то белоснежной рубахе, рухнул, изнемогая от зноя, на колени в прибрежный песок. В руках он держал ярко-красные и белые ленты. Неловкими, но выразительными жестами он изобразил, что вплетает их себе в волосы, и заулыбался, будто хорошенькая девица. Учитывая его обожженные солнцем лицо и череп, а также косматую бороду, это был тот еще номер.

Тем не менее на маленьких зрителей он произвел впечатление. Я немало странствовал и давно понял, что смех свойствен всем людям, детям – особенно. Стоявшие позади малышни островитяне постарше до сих пор взирали на пришельцев хмуро, но тут заулыбались, глядя на странного краснокожего англичанина, который явно валял дурака. Артур вручил ленту стоявшей ближе других длинноволосой девочке лет шести, и та, получив у матери разрешение, взяла ленту.

Артур обернулся ко мне и непривычно тихим голосом спросил:

– Фрирс, у вас есть бусы?

Позади толпы покачивались на волнах два корабля, похожие на величавых неодушевленных животных, прибывших из иного мира.

Пока мы стояли, раздавая подарки и налаживая с помощью атласных лент мирные отношения с туземцами, я приметил в толпе знакомое лицо. Этого островитянина я уже видел.

Мокрый – только что из моря, – он держал в руках деревянную доску. Подобные доски я видел во время своего предыдущего плавания к тихоокеанским островам. На таких досках местные рыбаки выходили в море. Они вставали на них и скользили по гребням волн. Иногда казалось, что они просто катаются на волнах для развлечения. Но где я мог видеть этого человека? Это невозможно. Я никогда не бывал на этом острове. И тут меня осенило. Это же тот самый туземец, чью хижину я отказался сжечь. Ну конечно, красавец с длинными волосами и широко распахнутыми глазами. Но ведь то было на Таити. Конечно, острова разделяло не такое уж большое расстояние, но мысль о том, что он добрался сюда на деревянной доске, казалась абсурдной. Кроме того, на Таити он был увешан ожерельями и браслетами, – свидетельствами его высокого статуса. Теперь на нем не было ни одного украшения; судя по всему, он лишился этого статуса.

Зато сам он совершенно не изменился. Ну да, четыре года – не слишком долгий срок. Туземец глядел на меня с отчаянием, словно ему не терпелось что-то мне сообщить.

Я покосился на Артура и других моряков: может, внимание туземца привлек кто-то из них? Но нет. Смотрел он только на меня. Он что-то произнес на своем наречии. Затем собрал пальцы правой руки в щепоть, поднес щепоть к груди и выбил на ней быструю короткую дробь. Я понял его пантомиму.

Я.

Меня.

Его.

Затем он указал на море, на корабли и дальше, на морскую даль. Перевел взгляд на песок и изобразил то ли ужас, то ли отвращение. С тем же выражением на лице он обернулся к хлебным деревьям и буйным зарослям позади пляжа и снова устремил взор к кораблям и океану. Он проделал это несколько раз, пока до меня не дошло, что он пытается мне втолковать.

Сзади послышался топот сапог по песку. К нам спешили командующий экспедицией капитан Кук и капитан Фюрно. Оба были мрачнее тучи.

– Что здесь происходит, Файнс? – в упор спросил Кук.

– Фрирс, – мягко поправил его Фюрно.

Кук досадливо махнул рукой:

– Объясните нам, в чем дело. Сдается мне, этот… джентльмен чем-то обеспокоен.

– Так точно, капитан.

– Чем же?

– Думаю, он хочет отправиться с нами.

Его звали Омаи.

Позже, когда он стал лучше говорить по-английски, мы узнали, что на самом деле его зовут Маи, что он и пытался втолковывать нам по-таитянски: «Меня зовут Маи». Как бы там ни было, для всех он так и остался Омаи и не стал с этим спорить.

Когда мы бросали якорь у других островов, он уговаривал меня постоять на его доске. До появления слова «сёрфинг» было еще очень далеко, но именно сёрфингом он и занимался: мог стоять на доске сколь угодно долго, при любой волне. Со мной, естественно, все обстояло иначе: едва ступив на доску, я под громкий хохот Омаи немедленно сваливался в воду. Тем не менее мне греет душу мысль, что я был первым европейцем, приобщившимся к сёрфингу.

Омаи все схватывал на лету. На диво быстро освоил английский. Я привязался к нему не в последнюю очередь потому, что он давал мне возможность увильнуть от выполнения нудных матросских обязанностей. Мы усаживались где-нибудь в тени или находили тихий уголок в подпалубных помещениях и повторяли существительные и глаголы, заедая их квашеной капустой из одной плошки.