Мэтт Хейг - Как остановить время

Позднее, уже в чумные годы, – это был 1623-й – я гулял по берегу реки и столкнулся с женщиной, которая показалась мне смутно знакомой. Ей было лет тридцать, на руках она держала спящего младенца. (Несмотря на эпидемию, горожане по-прежнему любили прогуливаться вдоль Темзы – речной воздух считался здоровым; тот факт, что в воду сваливали трупы умерших от чумы, почему-то их не смущал.) Я не сразу понял, что это Грейс, зато она узнала меня без труда.

Выглядела она печальной и измученной – ничего общего с той брызжущей энергией девушкой, образ которой я хранил в памяти.

– Ты совсем не изменился, – сказала она. – А погляди на меня: старуха старухой!

– Никакая ты не старуха, Грейс. – Она и впрямь не казалась старой. Ни фигурой, ни лицом. Но в ее голосе звучали отголоски многолетних невзгод и тягот; я почувствовал фальшь в собственных словах.

– Как она? – наконец задал я вопрос, терзавший меня каждый прожитый в разлуке день.

– Роуз больна, – сказала Грейс.

– Чем?

Отвечать не было нужды. Я все понял по ее лицу. Жуткий холод охватил все мое нутро, вытесняя и чувства, и мысли.

– Она не разрешает мне ее навещать: боится, что я тоже заражусь. Разговаривает со мной только через дверь.

– Я должен ее увидеть.

– Она тебя не пустит.

– Она говорила обо мне?

– Она по тебе тоскует. Только об этом и говорит. Что не надо было ей тебя отпускать. Что все ее беды случились из-за того, что она тебя прогнала. Она непрестанно о тебе думает. Она никогда не переставала любить тебя, Том…

Я почувствовал, что к глазам подступают слезы. И перевел взгляд на ее спящего сына.

– Где она живет? И где Мэрион? Я хочу знать, что с Мэрион.

Грейс смутилась. Я ясно видел ее колебание: говорить мне или нет.

– Роуз не хочет… – начала она.

– Я не заражусь. Не могу заразиться. Иначе уже помер бы. Меня ни одна зараза не берет.

Грейс задумалась, покачивая ребенка на прохладном полуденном ветерке.

– Ладно, так и быть…

Я сидел на родительском собрании, за столом, поставленным в школьном спортзале. Проглотив уже третью за час таблетку ибупрофена и целиком погрузившись в воспоминания. Я думал о своем последнем разговоре с Роуз. О нашей последней встрече. Вернее сказать, я не то чтобы о ней думал, а словно заново ее переживал. Вокруг меня расположились родители учеников; у каждого в руках или в кармане по смартфону. А я явственно слышал ее шепот, доносившийся с кровати, которая стояла в каких-нибудь пятистах метрах от этого зала.

Тьма надвигается со всех сторон. Какая жуть… Какой восторг…

Она описывала свою галлюцинацию, но чем глубже я вдумывался в эти слова, тем больше они напоминали мне формулу жизни.

– Ничего, Роуз, – точно псих, шептал я себе под нос, обращаясь к ней из двадцать первого века. – Ничего.

В ушах зазвучали другие слова.

Те, что не замолкали во мне ни днем ни ночью.

– Она оказалась такой же, как ты. Непременно найди ее, Том. Позаботься о ней.

– Прости меня, Роуз, прости…

Вдруг раздался еще один голос. Голос из настоящего. Голос с другой стороны стола.

– Вы хорошо себя чувствуете, мистер Хазард?

Клэр, мать Антона Кэмпбелла, таращилась на меня с недоумением.

– Да, спасибо. Все в порядке. Я просто… Извините, я просто задумался… Вы хотели мне что-то сказать? Пожалуйста, прошу вас.

– Я хочу вас поблагодарить, – сказала она.

– Поблагодарить? Меня?

– Антон еще никогда так не увлекался учебой, а сейчас он прямо бредит историей. Стал даже брать книги в библиотеке. По самым разным темам. Меня это очень радует! Он говорит, вы умеете оживлять прошлое.

Меня так и подмывало сообщить ей, что приятель ее сына грозился меня прирезать, но я промолчал. И даже испытал некоторую гордость.

У меня в жизни было мало поводов для гордости. На самом деле – ни одного с той поры, когда я учил Мэрион читать Монтеня и играть на дудочке «Под зеленой кроной». Хендрик часто повторял, что я должен гордиться своей работой на Общество, но я редко оставался доволен собой – как, например, в тот раз, когда ездил в Йоркшир спасать Флору. Работа на Общество отнимала много сил, хуже того – опустошала душу. Сейчас меня охватывало совсем другое чувство. Я искренне радовался и понимал, что имею на это право.

– Я так за него волновалась… Знаете, он в последнее время двигался куда-то не туда. Мальчик. Четырнадцать лет. Предоставленный самому себе. Связался с дурной компанией. Поздно возвращался домой…